Suchergebnisse

Глава посвящена изучению негативных проявлений в вербальной реальности и политической культуре меровингского общества последней трети VI в., которые в форме клеветы и диффамации запускали процедуру судебных разбирательств, становились триггерами для убийств и жестоких расправ. Нейстрийский двор Хильперика и Фредегонды стал ареной ожесточенной внутрисемейной борьбы за власть, где за словесным обманом последовала гибель двух принцев и королев. Проведенный анализ показал, что основными направлениями по политической дискредитации и физическому устранению личных врагов королевской четы из светской и церковной элиты стали обвинения в покушении на убийство короля с целью захвата королевской власти и преследование за колдовские преступления. Одним из выводов статьи стало обоснование синхронии и причинно-следственной связи между тремя этапами горевания Фредегонды по умершим сыновьям и пиковой агрессией расправ королевы с ее политическими врагами. Автор предлагает новые исследовательские интерпретации для известных исторических эпизодов из аутентичных источников.
The chapter is devoted to the study of negative manifestations in the verbal reality and political culture of the Merovingian society in the last third of the 6th century, which, in the form of slander and defamation, started the trial and inquiry, became triggers for murders and bloodthirsty violence. The Neustrian court of Chilperic and Fredegund became the scene of a fierce family struggle for power, where verbal deception led to the deaths of two princes and queens. The analysis showed that the main directions for political discrediting and execution of the personal enemies of the royal couple from the secular and church elite were accusations of attempt on life of the king in order to seize royal power and prosecution for witchcraft crimes. One of the conclusions of the article was the verification of the synchrony and causal relationship between the three stages of Fredegund's grief for her dead sons and the peak aggression of the queen's barbarian cruelty against her political enemies. New research interpretations of famous historical cases from authentic sources are proposed.

Констатируется, что экстремизм связан с политическими амбициями обретения властных полномочий с помощью насилия. Такие амбиции могут присутствовать и в религии, особенно если она выдвигает универсалистские претензии. Утверждается, что религиозно-мотивированный экстремизм присутствует в движениях, для которых характерно представление о невозможности толерантного отношения к иным религиозным формам и воззрениям. Религиозный экстремизм, показательным примером которого сегодня является исламизм, ориентирован на установление теократии, а не политической диктатуры. Показано, что постоянно готовый к насилию религиозный экстремизм дрейфует в сторону религиозного терроризма, который представляет собой агрессивные насильственные действия против несогласных с экстремистами людей. Насилие служит достижению религиозных, политических или идеологических целей, а терроризм является средством оказания давления. ; Extremism is associated with the political ambitions of gaining power through violence. Such ambitions can also be present in religion, especially if it imposes universalist claims. There is religiously motivated extremism in the movements for which the conception of the impossibility of tolerant attitude to other religious forms and views is typical. Religious extremism, exemplified by Islamism today, is directed toward establishing a theocracy, not a political dictatorship. Constantly ready for violence, religious extremism is drifting towards religious terrorism, which is an aggressive violent act against people who disagree with extremists. Violence serves religious, political or ideological purposes, and terrorism is a mean of putting pressure.

The aim of this paper is to show the possibility of crafting a new theoretical model of international migration that would enable researchers to take into account the political settings of the early 21st century. In order to do so, the author firstly critically examines the mainstream theories of migration that dominate today's academic literature. As a result of this analysis, it is concluded that, despite of the fact that many of the proposed theoretical approaches are quite useful for understanding certain aspects of the migration process, when it comes to the task of analyzing international migration as a whole, no conceptual model exists. The paper demonstrates that apart from the theories that are focusing on only one of migration's dimensions, albeit the most significant from a particular disciplinary perspective, the introduction of a general model is a necessary step to reach a better understanding of the nature of contemporary migration processes. The author argues that such a model can be constructed using the theory of structural violence proposed by Johan Galtung and the concepts of human development and human security.

Авторитаристские системы управления востребуют учредительное насилие в качестве механизма социальной консолидации. Маргинализация индивидов и групп наделяет их статусом потенциального врага, способствующего консолидации немаргинализованной части общества в соответствии с концепцией политического К. Шмитта и учением Р. Жирара о «козле отпущения». Тяготение к такой стратегии политического единения обусловлена спецификой авторитарно-архаического господства, основного на осуществлении насилия, а не производстве благ, обеспечивающих институциональную лояльность все большего числа подвластных. ; Authoritarian systems of government need the constituent violence as a mechanism of social consolidation. Marginalization of individuals and groups gives them their status of a potential enemy that contributes to the consolidation of a non-marginalized part of society in accordance with the concept of political of K. Schmitt and the teaching of R. Girard about the scapegoat. The disposition to this strategy of political unity is due to the specificity of authoritarian-archaic domination, the main one on the exercise of violence, and not the production of the benefits that ensure the institutional loyalty of the increasing number of subordinates.

The first outbreak of mass political terrorism in the 20th century took place in the Russian Empire, especially in the First Russian Revolution of 1905-1907. However, these events have not received proper attention in the historical memory of Russia and Europe and in the history of world terrorism. The author examines the factors enabling the continued existence of a huge "blank spot" in the memory of Russia and the world. The under-evaluation of the significance of terrorism in the first decade of the 20th century is closely connected with the under-evaluation of the First Russian Revolution as an independent revolution. In the Soviet Union, historians emphasized that the Revolution of 1905-1907 was "the dress rehearsal" for the Great October Socialist Revolution of 1917. In post-Soviet Russia, many historians and publicists consider the Revolution of 1905-1907 "the dress rehearsal" for the "Golgotha" of 1917. There is a strong tendency to idealize the autocracy and right-wing movements and to demonize socialists and liberals. Many solid monographs and articles about terrorism are now being published in Russia. However, we still do not have exhaustive investigations covering the entire period of terrorism between 1866 (attempted assassination of Tsar Alexander II on April 4, 1866 by the revolutionary D.V. Karakozov) and 1911, examining the ideologies and tactics of different parties and movements, the government's policies on political crimes, the relationships of society, especially among different political movements, to terrorism, and the differences between terrorism and other types of mass violence such as mass protest movements of different strata of the population and criminal violence. Only through a painstaking and multi-sided analysis of the terrorist phenomenon in the European-wide historical context we can determine the place of terrorism in the historical memory of Russia and Europe. ; Первая вспышка массового политического терроризма в ХХ в. имела место в Российской империи, особенно во время Первой русской революции 1905-1907 гг. Тысячи терактов, совершенных левыми революционерами, унесли жизни тысяч людей. Однако эти события еще не получили должного внимания ни в исторической памяти России и Европы, ни в истории мирового терроризма. Автор исследует факторы, способствовавшие сохранению большого «белого пятна» в памяти России и мира. Недооценка значения терроризма в первом десятилетии ХХ в. тесно переплетается с недооценкой Первой русской революции как самостоятельной революции. В Советском Союзе историки подчеркивали, что революция 1905-1907 гг. явилась «генеральной репетицией» Великой Октябрьской социалистической революции. В постсоветской России многие историки и публицисты считают Революцию 1905-1907 гг. «генеральной репетицией» «Голгофы» 1917 г. Прослеживается тенденция идеализировать самодержавие и правые движения и демонизировать социалистов и либералов. В России теперь публикуется много солидных монографий и статей о терроризме, но до сих пор нет исчерпывающих исследований, охватывающих период терроризма с 1866 г. (с покушения Д.В. Каракозова на жизнь царя Александра II 4 апреля 1866 г.) по 1911 г., касающихся идеологии и тактики разных партий и движений, правительственной политики в отношении политических преступлений, общественного отношения, особенно среди различных политических движений, к терроризму, а также различий между терроризмом и другими видами массового насилия — такими, как массовые протестные движения разных слоев населения и уголовное насилие. Только через кропотливый и всесторонний анализ явления терроризма в общеевропейском историческом контексте можно определить место терроризма в исторической памяти России и Европы.

International audience ; Nous traitons des tensions qui marquent, après la mort de Staline, les libérations des personnes et groupes déportées des territoires occidentaux d'URSS, annexés après le pacte germano-soviétique et de la complexité de leur retour.