Suchergebnisse

The article analyzes the phenomenon of the Modern Era, its impact on the problems of the modern world and the search for ways to solve them. It considers its ideological, psychological and socio-political roots and shows the indirect influence of antiquity, a fundamentally new format of science-power and philosophy of an active rational subject, social and political processes between the state and society, heroism and the bourgeoisie, which led to formation of the bourgeois-capitalist era.Discourse around the phenomenon of Modern Era gives rise to the following antinomies: the presence/absence of the capitalist spirit, the value of rationalism, and the influence of globalization on culture. The analysis of the antinomies showed that the assertion of the presence of the capitalist spirit is speculative. Instead, it is necessary to take into account the socio-historical and political conditions that have formed certain behavioral responses.In conclusion, it is emphasized that the Modern Era has changed not the essence of man, but the means and conditions of human existence, the construction of reality, replaced the contemplative and established the consumerist attitude of man to the world, while raising the question of the future of culture and man in terms of the "second nature" created by them. ; Статья посвящена феномену Нового времени и его влиянию на формирование и пути разрешения проблем современного мира. В работе рассмотрены мировоззренческие, психологические и социально-политические истоки модерна и показано, что опосредованное влияние Античности, принципиально новый формат науки-силы и философии деятельного рационального субъекта, социально-политические процессы между государством и обществом, героизм и мещанство в совокупности стали теми ключевыми факторам, которые привели к формированию буржуазной капиталистической эпохи.Основными антиномиями, которые рождает нововременной дискурс, являются антиномии о наличии/отсутствии капиталистического духа, ценности рационализма и влиянии глобализации на культуру. Анализ антиномий показал, что утверждение наличия капиталистического духа является умозрительным и необходимо говорить о социально-исторических, политических условиях, которые сформировали определенные поведенческие реакции.В заключении подчеркивается, что модерн изменил не сущность человека, а средства и условия человеческого бытия, конструкцию реальности, вытеснил созерцательное и установил потребительское отношение человека к миру, поставив при этом вопрос о будущем культуры и человека в условиях сконструированной им «второй природы».

The article analyzes the ideas of one of the most controversial European leaders of the twentieth century - António Salazar. He managed to avoid the coun-try's participation in the Second world war, to achieve a relative economic recovery and social stability. The article traces the connection of Salazar's ideas with the views of Hitler and Mussolini, ideological currents of modernity. In the context of the crisis of parliamentary democracy, his ideas cannot but be of interest. ; Статья посвящена анализу идей одного из самых спорных европейских лидеров ХХ века - Антониу Салазара. Он сумел избежать участия страны во Второй мировой войне, добиться относительного экономического подъема государства и социальной стабильности. В статье прослеживается связь идей Салазара со взглядами Гитлера и Муссолини и идейными течениями современности. В условиях кризиса парламентской демократии идеи Салазара не могут не представлять интереса.

The article is devoted to the analysis of Mussolini's views on the phenome-non of war. This leader, who achieved some success in reforming the economy, also led the armed forces and before the second world war strengthened Italy's position in world politics. The article traces the connection of Mussolini's views on the war with the military theories of both modernity and antiquity. In the context of uncertainty in the system of international relations, his ideas can not be of interest. ; Статья посвящена анализу взглядов Б. Муссолини на феномен войны. Этот лидер, добившийся определенных успехов в реформировании экономики, руководил также вооруженными силами и до начала Второй мировой войны укрепил позиции Италии в мировой политике. В статье прослеживается связь взглядов Муссолини на войну с военными теориями как современности, так и древности. В условиях неопределенности в системе международных отношений его идеи не могут не представлять интереса.

The proposed translation of selected fragments of the work of the German philosopher Ernst Bloch "The Heritage of Our Times" is devoted to the temporal characteristics of various social groups of German society at the beginning of the 20th century. The first fundamental concept in these characteristics is the concept of non-simultaneity considered in different aspects. Second, it is the concept of heritage as a set of economic, political, cultural, mental elements of the past that remained in German society of the 1930s. Bloch showed the impact of these elements o on the life of the middle class (peasants, craftsmen, small-scale urban bourgeoisie). In Bloch's view, the fact that the Nazis used these elements in their propaganda explains the popularity of Nazism in Germany. The author also forwards the characteristic of Germany as a classical state of non-simultaneity and poses the task to re-formulate the Marxist-style irrational in the mass consciousness and not to hand over dreams and images of the future to reactionary forces. Here Bloch makes use of the European philosophical tradition of Hegel and Marx. He introduces the concept of objectively non-simultaneous and subjectively non-simultaneous contradictions into the analysis of modern capitalism. Social dialectics, according to Bloch, should be multi-layered in the temporal aspect. ; Предлагаемый перевод избранных фрагментов работы немецкого философа Эрнста Блоха «Наследство нашего времени» посвящен темпоральным характеристикам различных социальных групп германского общества начала ХХ века. Основными в этих характеристиках являются, во-первых, понятие «неодновременность», которое рассматривается в различных аспектах, во-вторых, понятие «наследство» как совокупность экономических, политических, культурных, ментальных элементов прошлого, сохранившихся в германском обществе 1930-х гг. Блох показывает влияние этих элементов на жизнь средних слоев — крестьян, ремесленников, мелкой городской буржуазии. Использование этих элементов в нацистской пропаганде объясняет, согласно Блоху, популярность нацизма в Германии. Дается характеристика Германии как «классической страны неодновременности». Автор ставит задачу переформулировать по-марксистски иррациональное в массовом сознании и не отдавать мечты и образы будущего реакционным силам. При этом Блох опирается на европейскую философскую традицию в лице Г. Гегеля и К. Маркса. Он вводит парные понятия «объективно неодновременные противоречия» и «субъективно неодновременные противоречия» в анализ современного капитализма. Социальная диалектика должна быть, по Блоху, в темпоральном аспекте многослойной.

The paper discusses the differences between Eastern and Western Christians during the Middle Ages through the prism of the lists of ritual deviations and bad habits of the 'Latin heretics', which were circulated in Byzantium in the second half of the 12th century (following the Great Schism of 1054). The translations and revisions of these lists remained popular among the Orthodox Christians in the Balkans and Eastern Europe up until the end of the 17th century. Special attention has been given to the reception among the Slavs of two Byzantine accusations levelled on the westerners – (1) that their priests shave; (2) that they eat various 'unclean' animals and creatures. The examples of the peculiar mundanity of the religious dialogue and polemics analysed in the paper suggest that this was a trend resulting from the ambition of the Orthodox societies in the Balkans and Eastern Europe to strengthen through various means their ethnic and religious identity in the context of the fierce political and confessional confrontation with the Catholic world of Western Europe. Also highlighted is the need for the research of medieval polemical texts to embrace the archaeological, ethnological and folkloristic evidence, which would allow us to clarify the sources and trends in the development and transformation of the key features of the identity of Slavic Orthodox societies during the Middle Ages and Modernity.

The article attempts to analyze the role of German television (in the Federal Republic of Germany, the German Democratic Republic and further in the united Germany) in maintaining and broadcasting historical memory, in the formation of historical consciousness of the German people. The history of television is considered in relation to the history of Germany and with its rethinking within the social and political discourse in the second half of the 20th and in the early 21st century. In addition, attention is paid to the peculiarities of the culture of modernity and postmodernity, which determine a certain view of the past. The article also touches upon the problems of dialogue between authorities and society, in which media and arts act as mediators.For citation: Gorobiy, A. V. (2020). Strategii raboty s istoricheskoi pamyat'yu na televidenii Germanii [Strategies for Working with Historical Memory in German Television]. Tempus et Memoria, 1, 1–2, 89–96.Submitted: 31.08.2020Accepted: 30.10.2020 ; DOI 10.15826/tetm.2020.1-2.010В статье предпринимается попытка проанализировать роль немецкого телевидения (в ФРГ, ГДР и далее в объединенной Германии) в поддержании и трансляции исторической памяти, в формировании исторического сознания немецкого народа. История телевидения рассматривается в соотношении с историей Германии и ее переосмыслением в рамках социально-политического дискурса во второй половине ХХ — начале XXI в. Кроме того, уделяется внимание особенностям культуры модерна и постмодерна, обусловливающим определенный взгляд на прошлое. Затрагиваются проблемы диалога между властью и обществом, посредниками в котором выступают средства массовой информации и деятели искусства.Для цитирования: Горобий А. В. Стратегии работы с исторической памятью на телевидении Германии // Tempus et Memoria. 2020. Т. 1. № 1–2. С. 89–96. Поступила в редакцию: 31.08.2020Принята к печати: 30.10.2020

Рассматривается феномен глобализации информационного пространства, привнесший радикальные и устой¬чивые перемены в социально-политическую жизнь арабского общества, экономику, политику, идеологию, культу¬ру, средства информации и коммуникации. Отмечено, что в современных исследованиях по данной теме важная роль отводится регионально-типологическому аспекту. Доказывается, что особый научный интерес представляет изучение национальных моделей информатизации общества с точки зрения более глубокого понимания динами¬ки медийного развития стран. Описывается теоретическая модель, построенная на основе реальных характеристик современного информационного пространства стран Аравийского полуострова, которая опирается на целый ряд актуальных факторов. Указано, что страны Аравийского полуострова сохраняют сложное переплетение традиций и современных тенденций. Утверждается, что по ряду показателей экономического развития к концу второго ты¬сячелетия некоторые страны региона приблизились к уровню самых развитых европейских государств (Саудовская Аравия), другие же до сих пор остаются на уровне показателей прошлого века (Республика Йемен). = The globalization of the information space has brought about radical and lasting changes in the socio-political life of Arab society, the economy, politics, ideology, culture, media and communication. In addition, in the field of scientific interest of modern researchers was a regional-typological aspect. Of particular scientific interest is the study of national models of informatization of society in terms of a deeper understanding of the dynamics of media development of countries. The choice of the theoretical model, in the parameters of which the real characteristics of the modern information space of the countries of the Arabian Peninsula are inscribed, is based on a number of actual factors. The countries of the Arabian Peninsula retain a complex intertwining of traditions and modernity, yesterday and today. At the same time, by a number of indicators of economic development, by the end of the second millennium, some of the countries of the region have approached the level of the most developed European states (Saudi Arabia), and other countries still remain in the last century (the Republic of Yemen).

Non-religious diversity is growing in the world nowadays. In the current context it is understood not as a diversity of faiths, religions, non-religions, etc., but as a variety of types of non-religious consciousness and categories of non-religious identity. The article covers only a few aspects of this vast topic. First, the theoretical prerequisites and substantiations for the change in the Western non-religious identity taking place during the transition from the Westphalian to the post-Westphalian system of religious governance and the emergence of a special type of pluralism that is formed in the process of dedifferentiation of religion, globalization and the transformation of the "religion of place and nation" into a transnational religion "without place and nation", when the ratio of religious, spiritual and secular in the mind of a postmodern person changes. Second, the author analyses the origins and causes of this transformation of non-religious consciousness in the "long 1960s". Third, the author traces the evolution of such types of non-religious diversity as "spiritual but not religious", "none" and "post-protestants" and the concept of "spirituality" that connects them. The category "spiritual but not religious", sometimes perceived as dubious and unconvincing, appearing in the context of countercultural spirituality, in the author´s opinion, is very important for understanding Western, especially American irreligiousness in general and the processes taking place today in particular. The processes that are associated with the growth of "none" and the proliferation of "post-Protestants" related to the Woke culture, who claim the role of "saviours of humanity", attaching more importance to the "new post-Protestant ethics" (rather than religion and tradition), seeking to politicise religion, to sacralise politics, race and gender relations. Rejecting the "old religion" and proclaiming a "new ethics", moving from the ideals of diversity, universal tolerance and political correctness to "militant moralism and cruel dogmatism", they confirm the idea of "complex irreligiousness" in the era of "late modernity", that seems to be a sign of the times and requires close attention of scientists.

В статье дан пространный обзор современных подходов к проблеме описания модерна как литературной эпохи и к возможному установлению ее хронологических границ. Рассмотрены основные терминологические варианты, связанные как с самопоименованием эпохи, так и с попытками исследователей подобрать адекватное сложносоставному эстетическому феномену определение. Дискутируется расширительное толкование модерна как макроэпохи, ведущей отсчет с конца XVIII столетия и связываемой прежде всего с художественной системой романтизма. На материале эстетических манифестаций немецкого натурализма выявляется роль и значение литературной ситуации 1880-х годов в Германии, в которой повсеместное прокламирование эстетической революции и модерных установок в культуре уживается со следованием детерминистской эстетике прошлых десятилетий. Ведущие тенденции в культуре конца века связываются с формированием первого этапа модерна в искусстве и литературе в 18901900 гг., на смену которому уже с началом второго десятилетия нового века приходит искусство авангарда, взрывающее установившиеся было художественные формы, максимально соотносящее себя с современностью. Высказывается предположение, что литературный авангард как проект будущего утилитаризирует установки порубежного модерна, разворачивает их в сторону массы, выводит художника в пространство политического взаимодействия с обществом, в этом усматривая свою современность. ; The article offers an extensive overview of modern approaches to definition of art nouveau as a literary era and to establishing its chronological boundaries. There have been analyzed main variations of the self-definition of the era as well as researchers attempts to find an appropriate definition to this complex aesthetic phenomenon. The extended interpretation of art nouveau as a macroepoch is examined, the period dating back to the end of the 18th century and connected primarily with the artistic system of Romanticism. Based on the aesthetic manifestos of German Naturalism, the meaning of the literary situation in 1880th Germany is examined, where the widespread proclamations of the aesthetic revolution and modern attitudes coexisted with the adherence to the deterministic aesthetics of the previous decades. The leading trends in the culture of the fin de sicle are connected with the onset of the first stage of art nouveau in the art and literature of 1890-1900, soon to be replaced by avant-garde art at the turn of the second decade of the new century. Avant-garde, which associated itself with modernity, was mainly destroying already established art forms. This article suggests that the literary avant-garde as a project of the future manifests a utilitarian approach to the attitudes of the art nouveau on the brink of the new century, making art nouveau accessible for the audience and bringing the artist into the space of political interaction with the society.

The paper discusses 3 cases of the Russian Empire Muslims' (Tatars) using the Russian language to speak about themselves and Islam. The cultural processes underlying 'Muslim Russian' turning into a discoursal practice, its aims and expanding functions are analyzed, as well as its links with 'mass Orientalism' in the Russian imperial space and the speakers' quest of the ways to speak about Islam in Russian. The role of choosing Russian in forming the actors' identity as expert representatives of the imagined Russian Muslim community, while they acted as colonial intermediaries and/or political oppositionists, is shown. One case is A. Baiazitov and his contemporaries' polemics with E. Renan and the counter-Muslim (missionary, in particular) journalism in the 1890-s, which, being a response to the unifying (state-nationalist) trends in the imperial context, also shows the emergence of the space of Muslim voices in the Russian public discourse. The second case, i.e. Russian used by Muslim political activists in the times of mass politics, especially, in their private correspondence in the 1910-s, reveals its lingua franca functions in their aspirations to create a super-ethnic all-Russian Muslim community. Differently, the 3d case, which frames the paper, the handwritten notes made for himself by the Muslim reformist (jadid), journalist and oppositionist F. Karimov (Karimi) in the margins of the governmental "Journal of the Special Meeting for Elaboration of Measures to Counteract the Tatar-Muslim Influence in the Volga Region" (1910) presents the interiorization of Russian beyond its pragmatic and public functions, a situation of 'straight' individual multilingualism. As Russian, the language of the Russian power, served also to convey the modernist, mainly progressist discourse, the key question raised in the paper is the interaction of Islamic and modernist discourses in the Muslim Russian texts under discussion. In the polemics both with the trends of absolutizing and idealizing the modernity and of marginalizing the modernity questionnaire in the studies of Russian Islam, the notion of 'cultural bilingualism' is suggested, which allows depicting a coexistence of the two discourses even in the utterances that may seem purely modernist and lacking any Islamic subtext (e.g. Karimov's marginalia). The difference in the character of cultural bilingualism between Baiazitov's and Karimov's texts is shown, as well as their common connection with the Islamic vision of history, which prevents their definition in pure terms of modernism vs. traditionalism. The paper is partly based on archival sources. The supplement provides fragments of Karimov's notes, previously unpublished. ; В статье рассмотрены три эпизода использования мусульманами (татарами) Российской империи русского языка в высказываниях о себе и исламе. Анализируются культурные процессы, сопровождающие превращение «мусульманского русского» в дискурсивную практику, его связь с «массовым ориентализмом» в российском имперском пространстве, выработка способов говорить на русском об исламе, цели и расширяющиеся функции обращения к русскому. Показана его роль в формировании самосознания действующих лиц – колониальных посредников и/или политических оппозиционеров – как компетентных представителей конструируемой общероссийской мусульманской общности. Полемика А. Баязитова и его современников с Э. Ренаном и противомусульманской (в частности, миссионерской) публицистикой в 1890е гг. (эпизод 1), являясь ответом на унификаторские (государственно-националистические) тенденции в имперском контексте, свидетельствует, вместе с тем, о формировании пространства мусульманских голосов в российском публичном дискурсе. Использование русского мусульманскими политическими активистами в эпоху массовой политики, особенно в частной переписке в 1910-е гг. (эпизод 2), – демонстрирует его функции lingua franca в контексте их устремлений к созданию российской надэтнической мусульманской общности. В отличие от первых двух, эпизод 3, ключевой в статье, – рукописные пометки мусульманского реформиста (джадида), публициста и оппозиционера Ф. Каримова (Карими) на полях правительственного «Журнала Особого совещания по выработке мер для противодействия татарско-мусульманскому влиянию в Приволжском крае» (1910), сделанные им на русском для себя, – представляет пример интериоризации русского вне сугубой функциональности и публичности в ситуации «простого» индивидуального многоязычия. Поскольку русский, являясь языком (иноверной) власти, служил одновременно проводником модерного, прогрессистского дискурса, сквозной вопрос статьи – взаимодействие исламского и модерного дискурсов в рассматриваемых высказываниях мусульман на русском. В полемике как с тенденциями абсолютизации и ценностного восприятия модерности, так и маргинализации проблематики модерности в исследованиях российского ислама предложено понятие «культурного билингвизма», позволяющее описать сосуществование исламского и модерного дискурсов даже в высказываниях (таких, как маргиналии Каримова), кажущихся на первый взгляд сугубо модернистскими и лишенными какой-либо исламской подкладки. Показаны как различия в характере такого культурного билингвизма в письме Баязитова и Каримова, так и общая связь их позиций с исламским пониманием истории, их несводимость к «чистым» категориям модернизма или традиционализма. Статья основана, в большой части, на архивных материалах. В приложении публикуются выдержки из заметок Каримова, прежде не публиковавшихся.

В момент появления в прессе Песня о Буревестнике М. Горького адресовалась широким демократическим кругам. Однако большевики, используя близость Горького к своей партии, монополизировали многозначные образы этого произведения, закрепив за писателем звание Буревестника пролетарской революции. Наиболее полно оно было представлено в книжном очерке известного журналиста М. Кольцова Буревестник. Жизнь и смерть Максима Горького (1938). Описывая жизнь Горького, Кольцов соединил в ней соцреалистический канон о выходце из народа и борце пролетариата с модерным представлением о просветителе и энциклопедисте, о человеке, который сделал себя сам. Хотя влияние культа вождя и политических репрессий на идейную и содержательную концепцию книги было сильным и она предлагала нужную верхам версию гибели Горького, а Кольцов в своей журналистской практике сам способствовал формированию горьковского мифа, он благодаря личному дружескому общению с Горьким, их тесному творческому сотрудничеству и своему литературному таланту затронул аспекты, особенно волновавшие писателя в его поисках нового человека антипода мещанина. Горький предстает культурным героем эпохи в апофеозе молодости, энергии, движения. При этом Кольцов интегрировал в очерк важные для общественной практики своего времени вопросы поиска прошлого, отвечающего потребностям социалистического строительства, и способов повествования о нем. Очерк отразил выдвижение на первый план в политике национально-патриотической версии прошлого и переход на второй план его революционной версии. ; At the time of the appearance in the press of The Song of the Stormy Petrel, M. Gorky was addressed to wide democratic circles. However, the Bolsheviks, using Gorkys proximity to his party, monopolized the multi-valued images of this work, securing the writer the title of Stormy petrel of the proletarian revolution. It was most fully represented in the essay-book of the famous journalist M. Koltsov The Stormy Petrel. Life and death of Maxim Gorky (1938). Describing the life of Gorky, Koltsov combined in it the socialist realistic canon of a native of the people and a fighter of the proletariat with the modernity of the enlightener and the encyclopedic, the man who made himself. Although the influence of the cult of the leader and political repression on the ideological and substantive concept of the book was strong, it offered the correct version of Gorkys death, and Koltsov in his journalistic practice himself contributed to the formation of the Gorky myth, thanks to his close personal friendship with Gorky. He touched upon aspects of creative collaboration and his literary talent, especially those that stirred the writer in his search for a new person the antipode of the tradesman.Gorky appears as a cultural hero of the era in the apotheosis of youth, energy, movement. At the same time, Koltsov integrated into the essay important for the social practice of his time questions of searching for the past, meeting the needs of socialist construction, and ways of narrating about it. The essay reflected the nomination for the first in politics of the national-patriotic version of the past and the transition to the second plan for its revolutionary version.

The article deals with Russia's place in Europe and historically examines Europe's changing regional membership in the 17th–21st centuries.We provide the definition of Europe as a region and as a concept that determines Europe's basic values. From this perspective, we overview Europe's history, including the role of its geography, throughout several historical epochs — Europe in the wake of the Peace of Westphalia (after 1648), Europe in times of Goethe (the latter half of the 18th century — the first third of the 19th century), the 19th and the 20th centuries (after the First and the Second World Wars, in the wake of the USSR) and the 21st century (with the rise of globalization). We also focus on the particular interest Europe had in Russia in the wake of Peter the Great's reforms.Regarding the concept of Europe in the 21st century, we state that the EU's claim to speak for the whole Europe is unjustified, which brings up the issue of Russia as part of Europe. Russia's Eurasian geographic space and diversity of ethnic groups and cultures do not cancel Russia's civil identity as a European nation, as well as its other European values. At the same time, Russia needs to preserve multiculturalism, which has been officially abolished in the EU. Russia's cultural ties to Europe also back its European identity. Slogans like "Europe from Vancouver to Vladivostok" or "Europe from Lisbon to Vladivostok" in the current times of political instability can be used only as metaphors.The article also deals with border expansion of modernized Europe, revealing the similarity between European modernization with its national models during the Third modernity — the stage which introduced the Modern Age to non-Western nations. Considering Europe as a region and a concept gives a methodological basis for perceiving Russia in the same way. ; В статье обсуждается место России в Европе и осуществляется историческое рассмотрение изменений регионального состава Европы за период XVII–XXI вв.Показано значение термина «Европа» как региона и как концепта, характеризующего ее основные ценности. Под этим углом зрения характеризуется история Европы, отражающая ее географические параметры и ее сущность в разные исторические времена — Европа после Вестфальского договора (после 1648 г.), в эпоху Гете (вторая половина XVIII в. — первая треть XIX в.), XIX и XX вв. (после Первой и Второй мировых войн, после распада СССР) и XXI в. (с началом глобализации). Показан особый интерес к России в Европе после реформ Петра I.Утверждается необоснованная претензия Европейского Союза говорить сегодня от имени Европы. Ставится вопрос о России как о Европе. Евразийское географическое пространство России и наличие многообразных этносов и культур не отменяет гражданской идентичности России как европейской и значимости европейских ценностей для нашей страны. Но для России важен мультикультурализм, который сегодня официально отменен в ЕС.В статье рассматривается расширение границ модернизированной Европы. Показывается сближение концепций модернизации этого региона с национальными моделями модернизации в период новой фазы современности — третьего модерна, открывшего сегодня новое Новое время для незападных стран. Опыт рассмотрения Европы как региона и как концепта дает методологические основания восприятия России как региона и как концепта.

The transformation of society during the transition to a new stage of civilizational development is accompanied by dichotomous phenomena. Against the background of globalization processes, a decrease in the role of the national, associated with numbers and the development of global network digital communications, there is a sharp increase in ethnic and religious factors, the actualization of historical symbols as elements of human identity and the collective identity of a nation or country. This phenomenon is considered from the standpoint of postmodernism, where the object of the past is simulated into the subjective perception of a simulacrum in the consciousness of a person in modern society. We criticize metamodernism, proving the symbolic nature of oscillation. The appeal to the past in modernity is nothing but the construction of traditions, rituals, customs in new conditions, under the influence of the present, that is, the simulation of current economic and political, socio-cultural processes. The formation of identity is considered both from the side of the external influence of the institutions of power and management and the elite, and from the side of adaptation of human consciousness that occurs under the influence of the transformations of society. Institutions of power and government contribute to the creation and dissemination of simulacra of historical, ethnic, religious constructs. This allows the upper strata of society to form the collective identity they require, to homogenize society, affirming a single symbolism, common values for all residents. A modern person, for the reasons considered in the article, strives for multiple identification, which is due to the desire to strengthen communication with a multitude of communities that are formed on the basis of a commonality of symbols, values, codes. Experiencing existential fear of a digital society, a person seeks shelter in the images of the past, in the simulation of the stasis of his contemporary society based on the symbols of history, religion, and ethnicity. The second reason is the desire to enter the largest number of communities, staying in which allows you to strengthen the quality and quantity of communications, increase the ability to adapt, and reduce the level of risk. The specific features of the younger generation Z are considered separately. Born with a "gadget in hand", digital natives are initially adapted in a digital society, and therefore their perception is somewhat different than that of the older generation. The cited research data of the authors shows significant specific differences in the perception of the values of previous eras among the younger generation, which allows us to hope for a weakening of the tendencies for the formation of identity based on archaic symbols in the near future. ; Трансформация общества в процессе перехода на новую стадию цивилизационного развития сопровождается дихотомическими явлениями. На фоне глобализационных процессов, снижением роли национального, связанного в том чисел и с развитием глобальных сетевых цифровых коммуникаций наблюдается резкий рост этнического и религиозного факторов, актуализации исторических символов как элементов идентичности человека и коллективной идентичности нации, страны. Данное явление рассматривается с позиций постмодернизма, где объект прошлого симулируется в субъективное восприятие симулякра в сознании человека современного общества. Мы выступаем с критикой метамодернизма, доказывая символический характер осцилляции. Обращения к прошлому в современности не что иное, как конструирование традиций, ритуалов, обычаев в новых условиях, под воздействием настоящего, то есть симуляция актуальных экономико–политических, социокультурных актуальных процессов. Формирование идентичности рассмотрено как состороны внешнего влияния институтов власти и управления и элиты, так и со стороны адаптации сознания человека, происходящей под влиянием трансформаций общества. Институты власти и управления способствуют созданию и распространению симулякров исторических, этнических, религиозных конструктов. Это позволяет высшим слоям общества формировать требуемую им коллективную идентичность, гомогенизировать общество, утверждая единую символику, единые ценности для всех жителей. Современный человек, по причинам, рассматриваемых в статье, стремиться к множественной идентификации, что обусловлено стремлением к усилению коммуникаций с множеством сообществ, формирующихся на основе общности символов, ценностей, кодов. Испытывая экзистенциальный страх перед цифровым обществом, человек ищет укрытия в образах прошлого, в симуляции стазиса современного ему общества на основе символов истории, религии, этноса. Вторая причина – стремление к вхождению в наибольшее число сообществ, пребывание в которых позволяет усиливать качество и количество коммуникаций, повысить способность к адаптации, снизить уровень риска. Отдельно рассмотрены специфические особенности молодого поколения Z. Родившись с «гаджетом в руке» цифровые аборигены изначально адаптированы в цифровом обществе, а потому их восприятие не-сколько иное, чем у старшего поколения. Приведенные данные исследования авторов показывает существенные специфические отличия в восприятии ценностей предыдущих эпох у молодого поколения, что позволяет надеяться на ослабление тенденций формирования идентичности на основе архаичных символов в ближайшем будущем.

The issue of democracy in the countries of post-Soviet space is of particular interest to the scientific and expert community. Not the last role in these processes was played by the escalation of the number of ethnic conflicts that have taken place in the territories of these countries. However, the American political scientist M. Mann has offered a new perspective on processes of democratization. He developed the concept of "the dark side of democracy". According to the author, democracy can be seen not only in the traditional sense as "people power", but as "the power of a particular ethnic group". In the second approach, widespread ethnic cleansing that occur in the course of the development of conflicts at the national (religious) grounds. Аll the negative feelings, from class to religious hatred is a reason for the intensification of ethnic nationalism. In the case of escalation of conflict, he began to absorb particular components of ethnic confrontation (favoritism in respect of individual group members, discrimination against outsiders the existence of ethnic tensions, the presence of horizontal inequalities between culturally divided groups). While maintaining these trends, says M. Mann, we can say that the dark side of democracy is expressed in the perversion of the liberal or socialist ideals of democracy.According to M. Mann, at a time when certain ethnic or religious group (Turks, Hutus, Albanians) begin classify themselves as the true exponents of the popular will, is a perversion of the true democratic values and democracy as a whole. Referring to the experience of the Soviet Union, M. Mann notes that the role of such a "privileged" political actor in socialist societies the assigned classes. The analyst notes that a particularly brutal and bloody purge — a phenomenon of modernity, since in earlier times they were not as widespread as in the 80-90-years of the twentieth the twentieth century.As the most striking instance of the countries in which the concept of the dark side of democracy became widespread, the author of the article was chosen Yugoslavia (period 80's-90's of the twentieth century) and Ukraine (modern political processes in the country occurring since 2014 to present). These states were chosen because of the similarity of the processes of democratization, the presence of ethnic conflict (the confrontation between Albanians, Croats, Serbs in Jugoslavia and the Western and South-Eastern part of Ukraine), as well as the presence in both countries political actors seeking to justify pre-emptive right to the sovereignty of a particular territory. ; Проблематика становления демократии в государствах постсоветского пространства представляет особый интерес для научного и экспертного сообщества. Не последнюю роль в указанных процессах сыграла эскалация ряда этнических конфликтов, которые имели место на территориях этих стран. Вместе с тем, американский политолог М. Манн предложил новый взгляд на процессы демократизации. Им был разработан концепт «темной стороны демократии». По мнению автора, демократию можно рассматривать не только в традиционном понимании как «власть народа», но и как «власть определенной этнической группы». Именно в рамках второго подхода получают распространение этнические чистки, которые проявляются в ходе развития конфликтов на национальной (религиозной) почве. все негативные чувства, от классовой до религиозной ненависти, становятся основанием для активизации этнического национализма. В случае эскалации того или иного конфликта, он начинал вбирать в себя определенные компоненты этнического противостояния (фаворитизм в отношении отдельных членов группы, дискриминация чужаков, наличие межэтнической напряженности, наличие горизонтального неравенства между культурно разделенными группами населения). При сохранении указанных трендов, отмечает М. Манн, можно говорить о том, что темная сторона демократии выражается в извращении либеральных или социалистических идеалов демократии.По мнению М. Манна, в тот момент, когда определенная этническая или религиозная группа (турки, хуту, албанцы) начинают себя причислять к истинным выразителям народной воли, происходит извращение истинных демократических ценностей и демократии в целом. Обращаясь к опыту Советского Союза, М. Манн отмечает, что роль такого «привилегированного» актора в социалистических обществах на себя возлагали классы. Политолог отмечает, что особенно жестокие и кровавые чистки — феномен современности, поскольку в более ранние времена они не носили столь масштабный характер, как в 80-90-х гг. ХХ века.В качестве наиболее ярких примеров стран, в которых концепт темной стороны демократии получил распространение, автором статьи была выбрана Югославия (период 80-90-хх гг. ХХ века) и Украина (современные политические процессы в стране, протекающие с 2014 года по настоящее время). Эти государства были выбраны из-за аналогичности процессов демократизации, наличия этнических конфликтов (противостояние албанцев, хорватов, сербов в Югославии и западной и юго-восточной части Украины), а также присутствие в обеих странах политических акторов, стремящихся к обоснованию преимущественного права на суверенитет той или иной территории.

Суммируются различные аспекты научной дискуссии, вращающейся вокруг понятия современной теории модернизации и ее сложных вопросов. Отмечено, что один из наиболее важных моментов дискуссии определяется новой взаимосвязью между столь различными концепциями, как модернизация, демократизация и глобализация. Данные концепции с конца ХХ в. обычно обсуждаются в их взаимосвязи, нередко сохраняя гетерогенный смысл. Указано, что в общественном дискурсе понятия «модернизация» и «глобализация» приобрели эмоциональный оттенок: одни связывают их с международным гражданским обществом, ведущим к новой эре мира и демократизации; другие видят в них угрозу американской экономической и политической гегемонии с таким ее культурным следствием, как гомогенизированный мир. Тем не менее действительно существуют некоторые отчетливые характеристики, определяющие общие тенденции процесса модернизации. Констатируется, что главной тенденцией является изменяющееся значение современности, или возникновение «альтернативных современностей», и все большее значение приобретает феномен альтернативных глобализаций, т. е. культурных движений, имеющих глобальное измерение, возникающих за пределами западного мира и оказывающих на него влияние. Другая тенденция связана с кризисом легитимности традиции национального государства, вынуждающим пересмотреть проблему роли демократии в современном мире. Показано, что мнение С. М. Липсета о соотношении демократии с экономическим развитием породило широкий спектр исследований и затронуло разнообразные аспекты политической науки. Выявлены два ясно выраженных довода в пользу такой взаимосвязи: демократии могут возникать по мере того, как страны развиваются экономически (С. П. Хантингтон, Р. Инглхарт), или устанавливаться независимо от уровня экономического развития (более способны к выживанию демократии в развитых странах). Замечено, что базовое утверждение теории модернизации в любой из ее версий заключается в том, что существует единый общий процесс, завершающей стадией которого является демократизация. Модернизация состоит в постепенной дифференциации и специализации социальных структур и завершается отделением политических структур от всех остальных, что и делает демократию возможной. Указано, что в настоящее время превалирует точка зрения, в соответствии с которой возникновение демократии не является побочным продуктом экономического развития (Г. О'Доннелл). Сторонники этого подхода не верят, что судьба демократического правления детерминирована исключительно имеющимися в наличии уровнями экономического развития. Они утверждают, что, несмотря на все сдерживающие моменты, демократизация – это прежде всего следствие человеческих действий, а не экономических условий или же наследия исторического прошлого (Э. Гидденс, Р. М. Унгер). ; The purpose of this article is to summarize the diverse aspects of scientific discussion revolving around the notion itself and complicated questions of the theory of modernization. One of the main point of discussion is the new relationship between once so dissimilar conceptions like modernization, democratization and globalization. These conceptions have been brought together in the end of the XX century and since that time usually discussed interconnected, often maintaining a heterogeneous sense. The terms «modernization» and «globalization» have come to be emotionally charged in public discourse. For some, they imply the promise of an international civil society, conducive to a new era of peace and democratization. For others, they imply the threat of an American economic and political hegemony, with its cultural consequence being a homogenized world. Nevertheless, some distinct characteristics defining the general tendencies of the modernization process really exist. The main tendency is the changing meaning of modernity, or the emergence of «alternative modernities». There is also the increasingly significant phenomenon of alternative globalizations that is, cultural movements with a global outreach originating outside the Western world and indeed impacting on the latter. The second trend is related to a crisis in the legitimacy of the nation-state tradition forcing to review the problem of the role of democracy in the modern world. S. M. Lipset's observation that democracy is related to economic development, first advanced in 1959, has generated the largest body of research on any topic in political science. Yet there are two distinct reasons this relation may hold: either democracies may be more likely to emerge as countries develop economically (S. P. Huntington, R. Inglehart), or they may be established independently of economic development but may be more likely to survive in developed countries. The basic assumption of the theory of modernization, in any of its versions, is that there is one general process of which democratization is but the final stage. Modernization consists of a gradual differentiation and specialization of social structures that culminates in a separation of political structures from other structures and makes democracy possible. But now a prevailing view, according to which the emergence of democracy is not a by-product of economic development (G. O'Donnell). The protagonists of this approach do not believe that the fate of democratic rule would be determined exclusively by current levels of economic development. They maintained that, albeit within constraints, democratization was an outcome of actions, not just of economic conditions as like as historical past (A. Giddens, R. M. Unger).