Suchergebnisse

"Gegenstand dieser Arbeit ist die Analyse der Darstellung eines latenten sozialen Problems in den Medien: erstmals wird die 'Kriminalität der Mächtigen' als Gegenstand der massenmedialen Berichterstattung erforscht. Unter 'Kriminalität der Mächtigen' sind alle strafrechtlich definierten Straftaten zu verstehen, welche durch Personen, die Kontrolle über politische Institutionen oder ökonomische Organisationen ausüben, zur Erhaltung, Stärkung oder Verteidigung ihrer privilegierten Positionen begangen werden: Menschenrechtsverletzungen, Bestechung, Steuerdelikte, und auf internationaler Ebene Spionage, Übertretungen internationaler Abkommen, Terrorakte etc. Der Autor erforscht am Beispiel einiger besonders wichtig gewordener Fälle von 'Kriminalität der Mächtigen' in Korea, wie drei Tageszeitungen, die sich in ihrer Einordnung in das politische Spektrum und in ihrem Selbstverständnis deutlich voneinander unterscheiden, ihre Berichterstattung darüber gestalten und welches Bild von Tätern und Taten der 'Kriminalität der Mächtigen' sie zeichnen, deuten und bewerten." (Autorenreferat)

This is my annual post listing books I read in the most recent year. It seems kind of hard to believe, but I have produced such a post since 2005. This is a link to the 2022 list if blog readers want to work backwards.Also, I posted short reviews of most of these books at Goodreads. Non-FictionAmitav Ghosh, The Great Derangement; Climate Change and the UnthinkableSamara Klar and Yanna Krupnikov, Independent Politics: How American Disdain for Parties Leads to Political InactionDavid Maraniss, Clemente; The Passion and Grace of Baseball's Last HeroSatchell Paige, Maybe I'll Pitch ForeverBill James, Bill James Handbook, Walk-Off EditionSean Forman, The Negro Leagues are Major LeaguesAnne Jewell, Baseball In LouisvilleJeff Silverman, The Greatest Baseball Stories Ever Told: Thirty Unforgettable Tales from the DiamondBuzz Bissinger, Three Nights in August; Strategy, Heartbreak, and Joy Inside the Mind of a ManagerRobert D. Kaplan, The Tragic Mind; Fear, Fate, and the Burden of PowerI read several books about climate change this year, but Ghosh's book is the only one that is not fiction. Ghosh writes a great deal about the need for artists to create content about climate change and he emphasizes the importance of imagining some of the catastrophic potential outcomes.  The Klar and Krupnikov book I got via ILL and read it for a project I'm working on with a colleague. The Maraniss and Paige bio and autobiography are definitely worth your time. I was inspired to read about Clemente after attending a Pirates game in Pittsburgh. I've purchased just about every book Bill James has written about baseball, including the annual Handbook (he is a contributor), but this book was disappointing. I realize the publisher is ending the run of this book because the stats are virtually all available on the internet, but I like to have them all together in one book that I can read at my leisure in my living room without a computer or device. This book does not include very many of the stats long associated with the book. The essays are fine, but the product is below the standard set by the prior editions.The Silverman edited volume has some great pieces, but I'd previously read most of the best ones. Some of the entries are not that great. I wrote a long review of Bissinger on this blog. Literature and Genre FictionLarry McMurtry, Terms of EndearmentAnne Tyler, Dinner at the Homesick RestaurantNick Hornby, Just Like YouJohn Updike, Bech is BackJenny Offill, WeatherYevgeny Zamyatin, WeI don't know why I've only recently read Terms of Endearment. I read the prior book in the Houston series decades ago. And I saw the movie with Shirley MacLaine and Jack Nicholson soon after it appeared. Oh well.Anne Tyler and Nick Hornby are always worth reading and I enjoyed both these books a great deal. The Bech book is really a set of short stories. It's OK, but uneven for this reason.  The Offill book didn't really click with me, though it occasionally mentions climate change. Zamyatin's We is a classic, but it seemed to fall short of my expectations for dystopian fiction. Genre fiction:James Kestrel, Five DecembersKurt Anderson, True Believers Colson Whitehead, Crook ManifestoWalter Mosley, Bad Boy Brawly BrownMichael Connelly, Trunk MusicJason Matthews, Palace of TreasonDerek Raymond, He Died With His Eyes OpenI'd say these books were the cream of the crop. Kestrel's book is excellent and I urge everyone to read it. Kestrel, Anderson, and Matthews have all written books featuring spies and espionage so it was another good year for reading that sort of fiction.Whitehead, Mosley, Connelly, and Raymond work in the crime genre and these are captivating examples. Ward Just, Exiles in the GardenM is for Malice, Sue GraftonJoe Gores, HammettR.D. Rosen, Dead BallRichard McGuire, HereIan Fleming, On Her Majesty's Secret ServiceDonald Westlake, Brothers KeepersDonald Hamilton, Death of a CitizenRichard Stark (Donald Westlake), SlaygroundDavid Goodis, The Wounded and the SlainCharles Willeford, The Burnt Orange HeresyRobert B. Parker, Taming a Sea HorseLoren Estleman, Angel EyesRoss McDonald, Sleeping BeautyDonald Westlake, The HookClaudia Davila, Luz Sees the LightCarl Hiaasen, Star IslandChristopher Buckley, Make Russia Great AgainJack Handey, The Stench of HonoluluMany, actually most, of the other authors are familiar from past iterations of this summary report. You'll find books here from the Kinsey Milhone, Easy Rawlins, Spencer, and Lew Archer detective series, which I'm generally reading in order. There are a couple of graphic novels about climate change on this list. Here is an interesting concept as the artist has drawn the changes over time to a single plot of land. The Luz book is for children, which means it is a quick read. Many of these books were OK, but most were so-so and had some serious flaws. I'm not going to be detailing all of those here, but you can probably find out on my Goodreads account. Buckley and Handey prove that it can be difficult to be funny. 
Visit this blog's homepage.

For 280 character IR and foreign policy talk, follow me on twitter.

Or for basketball, baseball, movies or other stuff, follow this personal twitter account.

The paper is devoted to a comparative analysis of the popular culture of the Cold War in the United States and in the USSR, namely, to the genres, which were stimulated by the public moods of the Cold War (noir, spy detective, etc.). It is argued that despite the refusal of Soviet critics to use Western terminology, the genres of noir and spy detective existed in the Soviet literature and cinema, but had their own national and cultural content. In particular, the images of "fatal women" and "female adventurers", who were central in the noir poetics, were not typical in the Soviet popular culture, excluding works devoted to the life abroad (in particular, novels by A. Tolstoy "Emigrants", "Hyperboloid of engineer Garin", etc.), however, noir motifs have appeared in the Soviet literature and cinema since the mid-1950s, when the official optimism of the Soviet public culture has been replaced by emotions of disappointment and tragic past (after J. Stalin's death and denunciation of his personality cult). The novels of the little-studied writers L. Ovalov ("The Copper Button") and H.-M. Muguev ("Doll of Mrs. Bark", "The Quiet City", "Fire Paw") were analyzed in the context of the biographies of their authors, gender politics of the novels and the Soviet concepts of "freedom" and the opposition of "friend" and "enemy". It is proved that the images of "adventurers" and style in the spy novels by Ovalov and Muguev reproduce the poetics of "noir" in the Soviet literature, which looked as authentic view in depicting war, emigration, espionage, captivity, conspiracies, and other existential situations. It was argued that the noir motifs in the late Soviet cinema were used in depicting the bipolar and hostile world in the spy genre ("The Secret Agent's Blunder", "17 Moments of Spring"), and also in depicting the postwar period of Soviet culture, losses of ideals and destroying a large number of people' destinies. It was argued that the "Soviet project" was not separated from the cultural mainstream of the 20th century, it experienced the influences of Western popular culture and its values. ; Статья посвящена сравнительному анализу популярной культуры в США и в СССР периода Холодной войны, а именно жанрам, расцвет которых был стимулирован общественными настроениями Холодной войны (нуар, шпионский детектив, др.). Утверждается, что несмотря на отказ советской критики использовать западную терминологию жанров, нуар и шпионский детектив существовали в советской литературе и кино, однако обладали собственным национально-культурным содержанием. В частности, образы «роковых женщин» и «авантюристок», центральные для стиля нуар, были не характерны для советской популярной культуры, исключая произведения, посвященные заграничной жизни (в частности, А. Толстой «Эмигранты», «Гиперболоид инженера Гарина», др), однако мотивы нуар появляются в советской литературе и кино с середины 1950х, когда на смену официальному оптимизму советской публичной культуры приходят эмоции разочарования, трагизма (после смерти И. Сталина и разоблачения его культа личности). В статье проанализированы романы малоисследованных писателей Л. Овалова («Медная пуговица») и Х.-М. Мугуева («Кукла госпожи Барк», «В тихом городе», «Огненная лапа») в контексте биографий их авторов, гендерных политик романов и советских концептуализаций «свободы» и оппозиции «свой-чужой». Доказывается, что образы «авантюристок» и стиль шпионских романов Овалова и Мугуева воспроизводит поэтику «нуар» в советской литературе, которая оказывается востребованной при изображении экзистенциальных состояний войны, эмиграции, шпионажа, плена, заговоров, и т.д. Показано, что в позднесоветской культуре мотивы нуар используются в кино при изображении биполярного и враждебного мира в произведениях шпионского жанра («Ошибка резидента», «17 мгновений весны»), а также при изображении поствоенного периода советской культуры с точки зрения потери идеалов и разрушенных судеб большого количества людей. Утверждается, что «советский проект» не был отделен от культурного мейнстрима ХХ века, он испытывал культурно-стилевые и ценностные влияния западной популярной культуры, и сам оказывал определенные влияния на нее. ; Стаття присвячена порівняльному аналізу популярної культури в США і в СРСР періоду Холодної війни, а саме жанрам, розквіт яких був стимульований соціальними настроями Холодної війни (нуар, шпигунський детектив, ін.). Стверджується, що незважаючи на відмову радянської критики використовувати західну термінологію жанрів, нуар і шпигунський детектив існували в радянській літературі і кіно, проте мали власний національно-культурний зміст. Зокрема, образи «фатальних жінок» і «авантюристок», центральні для стилю нуар, були не характерні для радянської популярної культури, виключаючи твори, присвячені закордонному життю (наприклад, романи А. Толстого «Емігранти», «Гіперболоїд інженера Гаріна», ін ), проте мотиви нуару з'являються в радянській літературі і кіно з середини 1950х, коли на зміну офіційному оптимізму радянської публічної культури приходять емоції розчарування, трагізму життя (після смерті Й. Сталіна і викриття його культу особистості). У статті проаналізовано романи малодосліджених письменників Л. Овалова («Мідний гудзик») і Х.-М. Мугуева («Лялька пані Барк», «В тихому місті», «Вогняна лапа») в контексті біографій їх авторів, гендерних політик романів і радянських концептуалізацій «свободи» і опозиції «свій-чужий». Доводиться, що образи «авантюристок» і поетика шпигунських романів Овалова і Мугуева відтворює поетику «нуар» в радянській літературі, яка виявляється затребуваною при зображенні екзистенційних станів війни, еміграції, шпигунства, полону, і подібне. Доводиться, що в позднярадянській культурі мотиви нуару використовуються в кіно при зображенні біполярного і ворожого світу в фільмах шпигунському жанрі («Помилка резидента», «17 миттєвостей весни»), а також при зображенні поствоєнного періоду радянської культури з точки зору втрати ідеалів і зруйнованих доль великої кількості людей. Стверджується, що «радянський проект» не був відділений від культурного мейнстріму ХХ століття, він відчував культурно-стильові і ціннісні впливу західної популярної культури, і сам надавав певні впливи на неї.

This thesis explores the history of the International Union of Seamen and Harbour Workers (ISH), which was a spin-off of the Moscow-based Red International of Labour Unions' (RILU or, more commonly, the Profintern). It was set up as part of the new 'trade union' strategy adopted by the USSR in 1928. The Profintern's main goal at this time was to mobilise opposition to the threat of an 'imperialist' war, so it assigned the ISH the task of rallying seamen to this cause. One of the ways that the ISH garnered seamen's support was through the lodging houses provided for communist seamen called 'interclubs', which were scattered all over the world. Interclubs were not only places to stay, but also offered opportunity for recreation, education and social activities, and thus played a key role in disseminating propaganda as well as acting as a conduit for espionage activities. Drawing upon a transnational and prosopographical approach, this paper demonstrates how the ISH operated in a 'multi scale' bundle: at the local level, the interclubs were dependant on union policy, at the national level they were connected to national trade union sections or communist parties (such as the KPD or the PCF), while at the international level, they were linked to the Profintern and Comintern in Moscow. It explores how this transnational dimension acted as a kind of guiding principle between the different levels, which were all interwoven and interacted with each other. ; L'histoire de l'Internationale des gens de la mer (Internationale der Seeleute und Hafenarbeiter ou ISH), syndicat des marins, mariniers et dockers rattaché au Profintern fondé en 1930, est restée pendant longtemps dans l'ombre. Son existence était pourtant connue depuis la publication de l'autobiographie romancée de Richard Krebs, alias Jan Valtin, Sans patrie ni frontières (Out of the night, 1941). Or cet ouvrage présentait le mouvement communiste comme un immense réseau tentaculaire et souterrain dont les fils étaient tirés par la centrale moscovite. Certains historiens particulièrement au moment de la Guerre froide ont repris à leur compte cette représentation historiographique. Aujourd'hui, l'ouverture des archives de la RDA et soviétiques après la chute du Mur de Berlin, permet d'écrire une histoire du mouvement communiste au plus près de ses acteurs et dégagée de contingences nationales et politiques. Cette ouverture permet aussi de mieux connaître l'histoire de la résistance des communistes allemands et du courant syndical international communiste.La majeure partie des archives de l'ISH, ainsi que celles concernant les marins qui ont résisté au nazisme, sont conservées aux archives fédérales de Berlin, les Bundesarchiv, aux archives de Prusse et à celles de Brême. Au RGASPI, à Moscou, se trouvent les fonds concernant plus particulièrement l'ISH, les interclubs (clubs internationaux de marins), les sections de l'ISH hors Allemagne et le rôle du Profintern dans le fonctionnement de l'ISH. Moscou, métonymie urbaine d'un système international, possède dans ses archives beaucoup d'éléments sur le commandement, le fonctionnement interne du syndicat. Ces archives doivent être complétées par celles présentes à Paris, au Caran et par les archives nationales à Washington.Quel fut le rôle exact de l'ISH : syndicat de marins et dockers, ou courroie de transmission du Profintern ? L'ISH a fédéré sous la supervision du Profintern les marins et dockers communistes. Sur la base des interclubs communistes de marins fondés dès le début des années 1920 d'abord en Russie et en Allemagne, puis dans de nombreux ports et du travail syndical parmi les dockers et les marins, l'ISH se créa dans le contexte de la ligne classe contre classe de l'Internationale communiste et de la structuration autonome de syndicats communistes. Organe de lutte internationale contre la guerre mais aussi fédération de sections nationales militant pour l'amélioration des conditions de vie ouvrières, ce fut aussi un outil de communication et d'information pour les services de propagande et de renseignement communistes (OMS) et soviétiques (INO GPU/NKVD). Ces facettes multiples de l'ISH contribuent à œuvrer pour l'écriture d'une histoire des communismes.Ancrée très fortement en Allemagne, l'ISH joua un rôle important dans la résistance internationale contre le nazisme. Le Profintern fut dissous en 1937 et l'ISH en était dépendante. Toutefois, le réseau qu'elle avait mis en place fut d'une grande importance pour maintenir des relations entre les ports scandinaves, français, américains, belges, anglais (et d'autres) et allemands entre 1933 et 1939. La thèse aborde enfin les structures et les parcours biographiques des militants. Une étude prosopographique permet de mettre à jour des cohortes, une conscience générationnelle et finalement une génération politique de militants.Le lien avec l'URSS impliquait une dualité qui associait un État, une politique révolutionnaire et des relations diplomatiques de l'URSS avec les gouvernements existants, qu'elle cherchait en même temps à déstabiliser. De cette dichotomie politique est née une identité militante construite autour de référentiels culturels à la fois politiques et liés à la culture proprement russe. Plus encore, n'importe quels communistes s'identifiaient avec la patrie du communisme, l'URSS. Ce phénomène qui associa militantisme, politique nationale des Partis communistes, et internationale à partir d'un pays tiers, l'URSS, est unique. Cette thèse permet de mieux comprendre ce militantisme, fruit de luttes passionnées durant tout le 20ème siècle, à partir de 1917, dans le monde.