Suchergebnisse

Intro -- Acknowledgements -- Endorsements by Scholars -- List of Illustrations -- An Unforgotten Life. On My Mother's Memoirs -- Preface. If Monuments Could Speak -- Speak of the Happy Life -- Commentary. Secrets of Death, Life, and Survival during the Holodomor -- Contributors.

SUMMARY:
Отвечая на первый вопрос редакции, большинство участников форума высказались за полезность привлечения сравнительной рамки и постколониальной перспективы. Если Шейла Фицпатрик задается вопросом о наличии в индийской, китайской или среднеазиатской историографиях аналога возникшим в русистике "евразийским исследованиям", то другие участники подчеркивают плодотворность для русистики изучения того, как имперская периферия влияла на культуру метрополии в самом широком смысле. В этом свете полезны как исследования "классических", так и неклассических империй, а российский опыт имеет все шансы обогатить мировую историографию империй. Светлана Горшенина и Заур Гасимов рассматривают плодотворность применения постколониальных теорий к неклассическим колониальным державам вообще и среднеазиатским окраинам Российской империи в частности. Сергей Екельчик напоминает о попытках заменить подобный анализ самоописаниями в категориях "неклассических колоний", в то время как Джейн Бурбанк предостерегает от механического переноса "западных" категорий вместо заимствования "западных" исследовательских вопросов и выработки модели, основанной на специфических российских ответах на эти вопросы. Наиболее осторожно воспринимает перспективы интеграции России в контекст современных постколониальных исследований Пол Верт. Он подчеркивает, что к такой интеграции наиболее располагает Средняя Азия, в то время как прочие регионы Российской империи лучше описываются через сравнение с Габсбургской или Османской империями, и что тезис о влиянии колоний на культуру метрополии требует тщательной проверки. Наиболее продуктивным Верт считает сравнение регионов внутри самой Российской империи.

Отвечая на второй вопрос о тематических и хронологических предпочтениях современных исследователей и студентов, представители Восточной и Западной Европы разошлись со своими американски-ми коллегами. Если европейские историки указывают на некоторое падение популярности имперской проблематики и преобладание исследований по ХХ веку, объясняя эту ситуацию политической и академической конъюнктурой, их американские коллеги в целом не видят такой проблемы.

Отвечая на третий вопрос, посвященный соотношению новой имперской истории и модернизационной парадигмы, большинство участников сошлись на том, что, несмотря на существующую в реальности хронологическую привязку первой к периоду до 1917 года, а второй – к советской эпохе, обе парадигмы не связаны конкретным временем и способны дополнять друг друга. Если новая имперская история, по словам Пола Верта, позволяет лучше увидеть то, что реально было в империи и определяло ее специфику, то модернизационная парадигма, как подчеркнул Марк Хаген, предполагает обращение к европейскому и североамериканскому сравнительному контексту.

Четвертый вопрос, посвященный тому, как конкретное исследование соотносится с методологическими предпочтениями историка и с текущей интеллектуальной модой на академическом рынке, оказался наименее популярным. Ответившие на него участники форума идентифицировали те или иные теоретические модели, оказавшие на них влияние, но подчеркнули, что определяющими факторами для них являются специфика материала и вытекающие из их конкретного проекта исследовательские вопросы. Наиболее радикально высказалась Джейн Бурбанк, заявившая о полном неприятии "больших теорий".