Suchergebnisse

The existence interrelationship between migration and criminality is one of the controversial issues, rising in the discussion of migration processes. The authors propose to consider immigration criminality as a mass social, legal, socially dangerous phenomenon, consisting of the totality of crimes, committed by migrants in various spheres of life of the region, ensure personal and public safety of its population, public order. The risks of migration criminality in the modern Russian metropolis, as well as their perception and evaluation of representatives of society are the basis of appearance of social tension and can increase the level of conflict between local people and newcomers. Certain causes and conditions specific criminal activities, laying on the social, economic factors of migration exert a criminogenic influence on migrants. At the risk of the migration criminality the authors in their study propose to distinguish the extent possible danger caused by migration processes, directly affecting the stability and well-being crime, living in a certain area of people.The article also presents the main results of author's sociological research of the risks of migration criminality, which are based on studies of subjective evaluations of residents of the Moscow megapolis and experts, representing 4 groups of experts: heads of departments of the Moscow government, representatives of public organizations, law enforcement agencies and the media. The risks of migration criminality have identified and described in the study. The performed analysis has allowed us to formulate the basic suggestions for minimizing the risks of migration criminality. These proposals require special attention and further scientific reflection with further improvement of the migration policy of Moscow. ; Существование взаимосвязи между миграцией и преступностью – одна из острых тем, поднимающихся при обсуждении миграционных процессов. Авторы предлагают рассматривать миграционную преступность как массовое социально-правовое, общественно опасное явление, состоящее из совокупности преступлений, совершаемых мигрантами в различных сферах жизнедеятельности региона, обеспечения личной и общественной безопасности его населения, общественного порядка. Присутствие рисков миграционной преступности в современном российском мегаполисе, а также их восприятие и оценка представителями общества лежат в основе появления социальной напряженности и могут повышать уровень конфликтности между местным населением и приезжими. Определенные причины и условия конкретной преступной деятельности, закладываясь на социальные, экономические факторы миграции, оказывают криминогенное влияние на мигрантов. Под риском миграционной преступности авторы предлагают различать меру возможной опасности, вызванной миграционными процессами, влияющими непосредственно на стабильность и криминогенное благополучие, проживающих на определенной территории людей.Также в статье представлены основные результаты авторского социологического исследования рисков миграционной преступности, которые базируются на изучении субъективных оценок жителей московского мегаполиса и экспертов, представляющих 4 группы экспертов: руководителей департаментов правительства Москвы, представителей общественных организаций, правоохранительных органов и средств массовой информации. В ходе исследования выявлены и описаны риски миграционной преступности. Проведенный анализ позволил сформулировать основные предложения по минимизации рисков миграционной преступности. Данные предложения требуют особого внимания и дальнейшей научной рефлексии при дальнейшем совершенствовании миграционной политики Москвы.

Рассматривается такая разновидность нарушения законодательства об охране лесов, как самовольная порубка леса, являвшаяся в дореволюционный период одним из самых распространенных преступлений. Основными причинами широкого распространения самовольных порубок были особенности правового и экологического сознания крестьян, нашедшего практическое отражение в нормах обычного права. Крестьяне рассматривали лес как общедоступный природный объект, пользоваться которым может каждый желающий, поскольку ни один человек не прикладывал усилий для его выращивания. По мере того, как лес становился для государства ценным стратегическим материалом, начинается ограничение свободного лесопользования населения. Основным способом борьбы с самовольными порубками являлось ужесточение наказаний за их совершение. При Петре I была введена смертная казнь за рубку ценных корабельных дубов, затем на протяжении XVIII и XIX вв. происходило постепенное смягчение наказаний. Данный вид преступлений относился к разряду имущественных, поэтому основным видом наказания, которое было предусмотрено за его совершение, являлся денежный штраф. Меры, предпринимаемые государством для борьбы с самовольными порубками, были не слишком эффективны, поскольку было важно сформировать в обществе рациональное отношение к лесу.DOI 10.14258/izvasu(2017)2-24 ; The article examines an unauthorized cutting of forest as a kind of a violation of forest legislature which was one of the most widespread crimes in the prerevolutionary period in Russia. The unauthorized cutting of forest was caused by specific features of legal and ecological mentality of peasants. Peasants considered forests as a public natural object which could be used by everyone who wanted. While forests turned into valuable strategic recourses uncontrolled forest exploitation began to be restricted. The main method of fight against unauthorized cutting was toughening of punishments. Peter the First introduced a death penalty for cutting of valuable ship oaks. During the 18th and 19th centuries the punishments became softer. This kind of crimes were considered as property crimes and were punished with fines. The measures which the state used to fight against unauthorized cutting of forest were not effective enough so it was necessary to form rational attitude to the forest in the society.DOI 10.14258/izvasu(2017)2-24

В статье делается акцент на осмыслении кризиса политического и осуществляется анализ концепции «тотальной справедливой войны» немецкого мыслителя К. Шмитта. Подмена политики экономикой и демонизация врага как преступника стали главными следствиями кризиса политического. В силу этого классическая регулярная война в глобализирующемся мире трансформируется в «справедливую войну», которая становится тотальной и поэтому в принципе не может быть завершена мирным договором. В статье в качестве вывода утверждается, что современный мировой порядок базируется на тотальной войне, а партизан будет трансформироваться в террориста до тех пор, пока не будет признан как политический субъект. = The author of this article focuses on the conceptualization of the crisis of political and analyses the concept of «total just war» of German philosopher C. Schmitt. The substitution policy by economy and the demonization of the enemy as a criminal have become the main consequences of the crisis of political. In this in the globalizing world the classic regular war has been transforming into «the just war». So the just war becomes total and therefore in principle it cannot be concluded with a peace treaty. The author of this article argues that the modern world order is based on the total war, and the guerrilla will have been transforming into a terrorist until he is not recognized as the political subject.

The subject of the research. The research focuses on the legal prohibitions and obligations for convicts to imprisonment fixed in the norms of legislation and in subordinate regulatory legal acts adopted in accordance with it.The purpose of the research is to confirm or refute the hypothesis that there is a current discrepancy between the content of the legal responsibilities of convicts and the goals of the penal enforcement such as rehabilitation and preventing of the commission of new crimes, their social essence and legal nature.Methods of the research. The research uses retrospective analysis of legislation in the field of execution of criminal punishment in the form of imprisonment, as well as analysis and synthesis of legal literature and empirical research data. To confirm the conclusions of the research authors use sociological survey of 364 citizens and 221 employees of penal institutions located in the Siberian Federal District (the cities of Kemerovo, Novokuznetsk, Novosibirsk, Tomsk, Omsk) aged from 18 to 73 years.The main results of the research and the scope of their application. On the basis of retrospective analysis of the norms of penal enforcement (formerly correctional labor) law, which establish the penitentiary duties of convicts, the goals and objectives of penal enforcement legal regulation, the results of an empirical study, it is concluded that some of the responsibilities (including prohibitions) of convicts in criminal enforcement law do not have a strict scientific explanation. Their establishment is dictated not only by the need to achieve the purposes of convicts rehabilitation and preventing the commission of new crimes, but also to solve a number of other tasks that do not fit into the existing concept of the execution of punishment in the form of imprisonment and violate the balance between the "punitive" and "correctional-preventive" content of punishment. These include responsibilities that: are a relic of the Soviet socialist society; provide administrative, economic, managerial and other activities of penal institutions; unreasonably "seem" to be an effective way to rehabilitate convicts and prevent the commission of new crimes by both convicts and other persons.Conclusions. The solution of the mentioned problems in the light of the development of penal enforcement policy in general and of its legislative form in particular is possible in several ways. The first one is that the legal responsibilities of the convicts to imprisonment should be reviewed (excluded, or the content should be changed), taking into account their real impact on the achievement of the goals established by law (or change the latter) and the constantly changing rules and traditions of the human society. The second one is to change the goals of the penal enforcement legislation to its current (and possibly future) norms. The third "middle ground" way consists in simultaneous changing of the goals of the penal enforcement legislation and of the legal responsibilities of convicts in the direction of expanding the dispositive principles of criminal enforcement legal regulation, excluding certain of their responsibilities and prohibitions and expanding their rights. ; Анализируются установленные в уголовно-исполнительном праве обязанности и запреты для осужденных к лишению свободы на предмет их соответствия цели исправления и предупреждения совершения новых преступлений (ч. 1 ст. 1 Уголовно-исполнительного кодекса РФ). Делается вывод, что не все из них вписываются в существующую концепцию исполнения наказания в виде лишения свободы, нарушая тем самым баланс между «карательным» и «исправительно-предупредительным» содержанием наказания. Указанное обстоятельство диктует необходимость дальнейшего совершенствования обязанностей и запретов для осужденных к лишению свободы с учетом постоянно меняющихся в обществе норм, правил и традиций человеческого общежития.

Статья посвящена проблемам реализации общепризнанного принципа равенства в уголовно-исполнительном законодательстве и гарантированию прав осужденных, а также содержащихся под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений. Анализируются права осужденных и лиц, содержащихся под стражей. Доказывается, что не все права осужденных и лиц, содержащихся под стражей, гарантируются законом в соответствии с принципом равенства, который относится к числу общепризнанных принципов международного права и российского права и направлен на защиту от дискриминации. Доказывается, что в уголовно-исполнительном законодательстве не предусмотрена достаточная совокупность законодательных ограничений, гарантирующих защиту от дискриминации по какому-либо из признаков социальной принадлежности. В настоящее время в уголовно-исполнительном законодательстве не закреплена возможность отбывать наказание в виде лишения свободы в отношении женщин и несовершеннолетних по месту жительства, как это предусмотрено для мужчин. Такое законодательное решение способствует разрыву семейных и социально полезных связей у осужденных женщин и несовершеннолетних. Запрет пользоваться адвокатам техническими средствами на территории исправительного учреждения является дискриминационным, поскольку ущемляет право осужденных к лишению свободы по сравнению с другими осужденными на получение квалифицированной юридической помощи, гарантированной Конституцией Российской Федерации. В статье показаны различия уголовно-исполнительной политики в отношении имущих и неимущих лиц, что также является классово дискриминационным и недопустимым. Сделан вывод, что реализация принципа равенства осужденных перед законом является обязанностью законодательных и правоприменительных органов и способствует достижению целей уголовно-исполнительного законодательства, а также укреплению веры граждан в институты государственной власти. ; The article deals with the problems of implementing the universally recognized principle of equality in penal enforcement policy and guaranteeing the rights of convicts, as well as suspects accused of committing crimes in custody. The fundamental rights of convicted and detained persons are analyzed. It is proved that not all fundamental rights of convicted and detained persons are guaranteed by law in accordance with the principle of equality, which is among the universally recognized principles of international law and is aimed at international legal protection against discrimination. It is proved that the penal enforcement legislation does not provide for legislative restrictions guaranteeing protection against discrimination on any grounds. In the case of convicted and detained persons, there are often inequalities in gender, age, property and legal aid. Now an opportunity to serve prison term concerning women and minors at the place of residence as it is provided for men isn't enshrined in the criminal and executive legislation. Such a legislative decision contributes to the severance of family and socio-useful ties among convicted women and minors. The prohibition of the use of technical means by lawyers in the territory of a correctional institution is discriminatory, since it infringes on the right of convicts to receive qualified legal assistance, guaranteed by the Constitution of the Russian Federation. The article shows the differences in penal policy between the haves and the poor, which is also classically discriminatory and unacceptable. It was concluded that the implementation of universally recognized principles of international law, including the principle of equality of citizens before the law and the court, is the responsibility of the legislative and law enforcement agencies and contributes to the achievement of the goals of criminal enforcement legislation, as well as to strengthening citizens' faith in the institutions of State power.

The starting point of the conclusions of politicians and experts was the recognition of the changed nature of threats to the New World Order. In post-Westfalia system of international relations the main actors are not sovereigns, but transnational actors of world politics, including transnational terrorist and criminal networks. In this situation, the support of global security threat serves the underground world – terrorists, shady business structures, failed states. The unconventional nature of the threat to peace and stability of the New World Order requires an equally innovative response which transcends the formal constraints of international law and the traditional doctrine of deterrence. An analysis of the U.S. foreign policy concepts suggests that today's academic and political community has promoted consensus of neoliberals and neoconservatives, supporters of the institutional functionalism and representatives of the school of Realpolitik. This consensus was based on the recognition of the admissibility of pre-emptive strikes on the territory of failed states, sponsoring international terrorism, or the implementation of open interference in the internal affairs of "rogue states" for human rights and democratic freedoms guarantee. ; В современных условиях становления новой конфигурации международных отношений вооруженная агрессия по-прежнему остается не только популярной альтернативой дипломатическому урегулированию конфликтов, но и одной из постоянно совершенствуемых насильственных практик. Место войн на международной арене все активнее занимают терроризм, геноцид, интервенция и т.д. Иностранное военное вмешательство в дела суверенных государств в настоящее время получает все более широкое распространение, поэтому противодействие попыткам интервенции на данный момент входит в число приоритетных задач государства, так как от эффективности этой деятельности нередко зависит существование страны.

In order to address the problem of safety in the North Caucasian region, suppression of underground gangs' subversive and terroristic activities have been continuously undertaken for quite a long time within the frames of the military force strategy. Since interrelation of these gangs with common criminal and corruption groups and individuals were not taken into account, the suppression has not proved to be effective. Data cited in the article demonstrate a high level of criminality in this region. Inefficiency is also characteristic for means and ways used by law enforcement bodies in their struggle with organized criminality and corruption obviously resulting in negative influence on the whole system of counteractions with respect of terrorism. There is another essential problem specific in particular to the North Caucasian region, the problem of clans reigning in state, power and other bodies. Solution of tasks put force by the Russian Federation President will make it possible to considerably improve the existing terrorism counteraction policy in the North Caucasian region of Russia. ; Решение проблем безопасности региона Северного Кавказа путем подавления диверсионно-террористического бандподполья, реализовывавшееся на протяжении значительного времени в рамках военно-силовой стратегии и осуществлявшееся без учета взаимосвязи этого подполья с общеуголовной преступностью и коррупцией, показывает свою неэффективность. Приводимые в статье данные свидетельствуют о высоком уровне преступности в этом регионе. Используемые правоохранительными органами методы борьбы с организованной преступностью и коррупцией неэффективны, что является одной из основных причин, негативно влияющих на существующую систему противодействия терроризму. Существенной проблемой, в особенности присущей северокавказскому региону России, является клановость во властных и многих других структурах. Решение задач, поставленных Президентом Российской Федерации, позволит произвести существенную корректировку политики противодействия терроризму на Северном Кавказе.

The starting point of the conclusions of politicians and experts was the recognition of the changed nature of threats to the New World Order. In post-Westfalia system of international relations the main actors are not sovereigns, but transnational actors of world politics, including transnational terrorist and criminal networks. In this situation, the support of global security threat serves the underground world – terrorists, shady business structures, failed states. The unconventional nature of the threat to peace and stability of the New World Order requires an equally innovative response which transcends the formal constraints of international law and the traditional doctrine of deterrence. An analysis of the U.S. foreign policy concepts suggests that today's academic and political community has promoted consensus of neoliberals and neoconservatives, supporters of the institutional functionalism and representatives of the school of Realpolitik. This consensus was based on the recognition of the admissibility of pre-emptive strikes on the territory of failed states, sponsoring international terrorism, or the implementation of open interference in the internal affairs of "rogue states" for human rights and democratic freedoms guarantee. ; В статье рассматривается эволюция понимания современного международного правопорядка в зарубежной глобалистике. Делается вывод о том, что утрата эпистемологического и социально-политического оптимизма современных исследователей сопровождается критикой ими линейно-прогрессистских концептов развития системы международного права, открывая дорогу принципам альтернативности, синергетики, транзитивности исторического развития. Неоконсенсус представителей школы Realpolitik (неоконсерваторов) и институционального либерализма (неолибералов) основывается на допущении иной природы международной правосубъектности в условиях возникновения новых угроз национальной и всеобщей безопасности со стороны транснационального терроризма и несостоятельных государств. Практическим воплощением такого нео-неоконсесуса становится легитимация гуманитарных интервенций и превентивного сдерживания «преступных режимов» на периферии мир-системы.

Раздел "Международное право" - рубрика "Вопросы миграции и беженцев" ; Failing to find legal channels mass migration in a number of cases has started to use illegal ones. The current increase in these activities is closely connected with the formation and functioning of organized criminal groups for the transportation of migrants from the third countries. Illegal migration should be considered as a global issue concerning all states and constitutes a threat to the global community. Experience worldwide has shown that in the majority of countries suffering from migration pressure migration rates exceed the states' potential to regulate the migration processes and to cope with their consequences. The author notes that what is most urgent today is to address the issue of the development of international norms to expand the legal basis for international organizations to control the observance by the states of the universal norms and standards in the sphere of migration as well as the adoption of sanctions to be imposed on those states which ignore international legal norms and conduct a policy that is likely aggravate the migration situation in their region. The author considers the issues of combatting illegal migration and discusses ways of raising efficiency of the measures undertaken to combat migration within the European community. Similarly, the author throws light on the cooperation of the Republic of Belarus with many European countries and international organisations operating in Europe. Western European countries strive to involve Belarus in a wider context in the control of migration processes since the country plays one of the key roles in the solution of the migration problems in the European region due to its geopolitical location (especially with regard to the recent expansion of the EU). The article explores the system of international legislation defining principles and basic mechanisms of combatting illegal migration, the cross-border cooperation in this field; it reveals new trends in migration policy, describes the drawbacks of the practice of tightening migration control and the side effects of such measures in an form in the increase of the number of asylum-seekers and of other migrants to some countries along with their decrease in others, a development that leads to an extreme aggravation of the migration situation in the region on the whole. These processes are tied with the dynamics of illegal migration. The article discusses the issue of further improvement and development of the international legal base of international cooperation to regulate and combat migration in its legal forms, to work out of a single strategy that combines approaches for the control of migration processes, to counteract negative phenomena, to adopt legislation and create to ensure that the rights of migrants' are observed and protected.

Раздел "Международное право" - рубрика "Право Европейского союза" ; Настоящая статья посвящена анализу системы источников права Европейского союза, включая первичное, вторичное и дополнительное (третичное) право. В рамках первичного права автор очерчивает круг учредительных документов ЕС, рассматривает их статус и правовую силу, а также определяет влияние принципов международного права и специальных принципов европейского права на систему права ЕС. Система источников вторичного права ЕС чрезвычайно разнообразна. Значительное внимание уделяется правовому статусу актов, принимаемых органами ЕС не только в рамках первой опоры, но также в области совместной внешней политики и политики безопасности, сотрудничества полиций и судебных органов по уголовным делам. В статье также исследуется так называемое дополнительное, или «третичное» право ЕС, определяется, например, правовая сила и роль решений Суда ЕС в формировании европейского права. Автор рассматривает современные тенденции развития права ЕС, в том числе те изменения, которым подвергается вся система источников после вступления в силу Лиссабонского договора, изменяющего Договор о Европейском союзе и Договор, учреждающий Европейское сообщество. = The article presents an overview of the sources of the European Union law, including the primary, secondary and supplementary law. Within the primary law the author considers the scope, status and legal force of the EU establishing treaties and determines the impact of the international law principles and special principles of the European Union on the EU legal system. The EU system of law includes a range of different acts. Attention is paid to the legal force of the acts taken by the EU bodies not only within the first pillar but also in the realms of common foreign and security policy and police and judicial cooperation in criminal matters. Another matter of focus is the supplementary or tertiary law of the European Union. The author considers for example the legal force of the decisions of the European Court of Justice and the impact of these decisions on the development of the EU law. The article also analyses contemporary challenges and tendencies in the EU legal system as well as amendments in the sphere brought on by the Lisbon Treaty amending the Treaty on the European Union and the Treaty Establishing the European Community.

Introduction. A sociological analysis of the personality of the bribe-giver is given based on the study of data on the Republic of Mordovia. The relevance of the issue is determined by the following factors: the strengthening of the negative impact of corruption on all aspects of society and the state; the social mimicry of corruption, the stability of ideas in society about the ambivalence of corruption. The purpose of the article is to highlight the regional specifics of the identity of the bribe-giver.Methodology and sources. The neoclassical paradigm of the study of corruption links corruption phenomena with the decomposition of the state apparatus and the erosion of the moral foundations of society. In this vein, the authors explore the dual nature of corruption, that is, its conditionality by both the government and society. In the context of Durkheim's anomie theory, the motivational complex of bribe-takers is analyzed.Results and discussion. The objectives of the study required a mass survey (n = 400, ∆ ±5%), which represented the composition of the population of the region by gender, age, type of activity and type of locality. Within the framework of the study, a qualitative and quantitative description of the corrupt behavior of the bribe-giver was carried out, his motivational complex was revealed, and his subjective assessment of the dynamics of corruption and the effectiveness of anti-corruption policy was revealed. The following regional features of the personality of the bribe-giver are revealed: the age of the highest economic and social lability, the average level of corruption activity, the low size of the average amount of a bribe, acting as the initiator of a corrupt bribe, the perception of a bribe as a rational means of solving problems, pronounced negativism in assessing the authorities.Conclusion. Participation in corrupt transactions imposes a more or less pronounced imprint on the personality of the bribe-giver, which consists in the deformation of the practices of relations with representatives of state bodies, the gradual loss of immunity to criminal or semi-criminal activities, the partial degradation of socially significant moral values, the transformation of corrupt practices from a social anomie to a social norm. ; Введение. Дается социологический анализ личности взяткодателя на основе изучения данных по Республике Мордовия. Актуальность вопроса обусловлена следующими факторами: усиление негативного влияния коррупции на все стороны жизни общества и государства; социальная мимикрия коррупции; устойчивость представлений в социуме об амбивалентности коррупции. Цель статьи – выделить региональную специфику личности взяткодателя.Методология и источники. Неоклассическая парадигма изучения коррупции увязывает коррупционные явления с разложением государственного аппарата и разъеданием нравственных устоев общества. Авторы в этом ключе исследуют двоякую сущность коррупции, т. е. ее обусловленность и властью, и социумом. В контексте теории аномии Дюркгейма анализируется мотивационный комплекс взяткодателей.Результаты и обсуждение. Задачи исследования потребовали проведения массового опроса (n = 400, ∆ ±5 %), которое репрезентировало состав населения региона по полу, возрасту, роду деятельности и типу населенного пункта. В рамках исследования проведено качественно-количественное описание коррупционного поведения взяткодателя, выявлен его мотивационный комплекс, выявлена его субъективная оценка динамики коррупции и эффективности антикоррупционной политики. Выявлены следующие региональные особенности личности взяткодателя: возраст наивысшей экономической и социальной лабильности, средний уровень коррупционной активности, низкий размер средней суммы взятки, выступление в качестве инициатора коррупционной взятки, восприятие взятки как рационального средства решения проблем, выраженный негативизм при оценке власти.Заключение. Участие в коррупционных сделках накладывает на личность взяткодателя в той или иной степени выраженный отпечаток, заключающийся в деформации практик взаимоотношений с представителями государственных органов, постепенной утрате иммунитета к криминальной или полукриминальной деятельности, частичной деградации социально значимых морально-нравственных ценностей, превращении коррупционных практик из социальной аномии в социальную норму.

In order to successfully implement the ambitious socio-economic goals, set forth in the Address and in the May (2018) decree of the President V.V. Putin, including entering the TOP-5 of the world's largest economies, reduce the poverty level of 10 million Russians, it is necessary, according to authors, to create comfortable conditions for doing business in our country, reducing and, if possible, eradicating raiding and corruption. This is a very difficult task, and it cannot be solved without close cooperation between the state and business. The purpose of this article is to study the problems of interaction between business and government in the light of the May (2018) decree of the state leader on the breakthrough socio-economic development of our country. To study the relationship between business and power in Russia, the authors have analyzed both positive aspects and shortcomings in this area, mainly related to corruption, lobbying, criminal prosecution of entrepreneurs, etc. Comparative, institutional, statistical and functional methods of analysis have been also used to reveal the main aspects of the theme. The application of the institutional method has allowed to analyze the role of the top Russian leadership and other authorities in the implementation of economic policy, the organization of interaction between power and business. The systemic, as well as structural and functional approaches contributed to the formation of a holistic and objective view of the state of business, the conditions for its conduct in our country, to the identification of both positive aspects and existing disadvantages in the implementation of governmental policy in this area. The method of comparative analysis was used by the authors to compare the volume of Russia's gross domestic product (GDP) and other economic indicators with the economies of developed countries. The study resulted in some practical recommendations of the authors to improve the interaction of business and power in Russia, aimed at the further socio-economic development of our country in the context of tightening of Western sanctions. ; Для успешной реализации грандиозных социально-экономических целей, изложенных в Послании и майском (2018 г.) Указе Президента В. В. Путина, в том числе войти в топ-5 крупнейших экономик мира, уменьшить уровень бедности у 10 млн россиян, необходимо, по мнению авторов, создать комфортные условия для ведения бизнеса в нашей стране, снизить, а по возможности искоренить рейдерство и коррупцию. Это очень сложная задача, и ее невозможно решить без тесного взаимодействия власти и бизнеса. Цель статьи – исследование проблем взаимодействия бизнеса и власти в свете майского (2018 г.) указа главы государства о прорывном социально-экономическом развитии нашей страны. Чтобы изучить проблемы взаимоотношений бизнеса и власти в России, авторы проанализировали как положительные аспекты, так и недостатки в этой области, в основном связанные с коррупцией, лоббизмом, уголовным преследованием предпринимателей и т. д. Для раскрытия основных аспектов темы использованы также сравнительный, институциональный, статистический и функциональный методы анализа. Применение институционального метода позволило проанализировать роль высшего российского руководства и других органов власти в реализации экономической политики, организации взаимодействия власти и бизнеса. Системный, а также структурный и функциональный подходы способствовали формированию целостного и объективного взгляда на состояние бизнеса, условий его ведения в нашей стране, выявлению как позитивных аспектов, так и существующих недостатков в реализации государственной политики в этой сфере. Метод сравнительного анализа применялся для сравнения объема валового внутреннего продукта России и других экономических показателей с экономиками развитых государств. Результатом исследования стали некоторые практические рекомендации авторов по совершенствованию взаимодействия бизнеса и власти в России, направленного на дальнейшее социально-экономическое развитие нашей страны в условиях ужесточения западных санкций.

The study features the origins and development of the coercive component of the system of social and labor relations in the defense industry of the pre-war Siberia. Its goal is to identify the prerequisites and causes, the general trends and specifics of this strengthening, the essence of which was in the qualitative transformation of the personnel incentive strategy "The lower the discipline – the higher the punishment". The methodological basis of the research is the author's version of the concept defined by American historians and sociologists Ch. and K. Tilly about the three universal factors of labor motivation (reward, motivation, and coercion). According to their theory, such a strategy acted as a coercive mechanism that was enacted with the help of material, moral, disciplinary (ordinary), and criminal (extraordinary) sanctions. The methodology shows the evolution of the scope of punishment in the Siberian military industry in the period from December 28, 1938 to June 21, 1941. At the first stage (December 28, 1938 – June 25, 1940), the Soviet state made an unsuccessful attempt to adapt the ordinary practices of compulsory strategy to the policy of militarization of the economy, which resulted in an increase in the proportion of dismissed truants in the general turnover of workers. At the second stage (June 26, 1940 – June 21, 1941), the government relied on a combination of ordinary and extraordinary practices, which made it possible to reduce such disciplinary offenses as truancy and unauthorized leave. However, in Siberia this effect was less tangible due to the fact that the regional defense industry was at the stage of initial deployment, which was carried out mainly by the working youth, who had not yet acquired the norms of industrial labor culture. ; Предметом данного исследования являются истоки и процесс усиления принудительного компонента системы социально-трудовых отношений в оборонной промышленности предвоенной Сибири. Цель состоит в выявлении предпосылок и причин, общих тенденций и специфики процесса усиления, суть которого заключалась в качественной трансформации стратегии стимулирования персонала «Ниже дисциплина – выше наказание». Методологической базой проделанной работы выступает авторский вариант концепции американских историков и социологов Ч. Тилли и К. Тилли о трех универсальных факторах мотивации труда (вознаграждение, побуждение и принуждение), согласно которой такая стратегия выступала механизмом принуждения, приводившегося в действие с помощью материальных, моральных, дисциплинарных (ординарных) и уголовных (экстраординарных) санкций. На основе этой методологии показана эволюция сферы наказаний в сибирском военпроме в период с 28 декабря 1938 г. по 21 июня 1941 г. На первом этапе (28 декабря 1938 г. – 25 июня 1940 г.) советское государство предприняло неудачную попытку адаптировать ординарные практики стратегии принуждения к курсу на милитаризацию экономики, завершившуюся ростом удельного веса уволенных прогульщиков в общей текучести рабочих кадров. На втором этапе (26 июня 1940 г. – 21 июня 1941 г.) власть сделала ставку на сочетание ординарных и экстраординарных практик, что позволило сократить среди дисциплинарных проступков долю прогулов и самовольных уходов. Но в Сибири этот эффект оказался менее ощутимым в связи с тем, что региональная «оборонка» находилась на стадии первоначального развертывания, осуществлявшегося в основном силами рабочей молодежи, которая еще не освоила нормы индустриальной трудовой культуры.

The principles of formation and staffing of the clerical corps of the main courts of the Right-Bank Ukraine at the end of the 18th – the first third of the 19th century are discussed in the paper. The incorporation of the region into the Russian Empire led to the forcible implementation of the Russian administrative and judicial systems. The coming to power of PaulI and the need for the loyalty of local elites marked a change in Russian politics in the region which caused the return of elements of the Polish-Lithuanian Commonwealth judicial tradition with keeping certain control from the side of provincial main courts. The effectiveness of the institutions depended, inter alia, on the staff composition: education, property status, wish to work, and career opportunities for clerks. Exclusively Polish gentry (unlike other regions of the Empire, where clerical workers could be the representatives of other classes) were given the opportunity to serve as clerical workers. Arrived officials who organized the work at the initial stage of Russian rule were actually excluded from the institutions. The following requirements were put forward for the seekers of the position: education and a certificate of nobility. Most of the clerical workers were young gentry, who, under the condition of hard work, could rise to the rank of Titular Councilor. As a rule, the clerical workers came from the poor nobility, and had to exist on a relatively low salary. For many employees, the department was the first place of work. The main role in the organization of the clerical work was played by the secretary who was first appointed from among the arrived officials loyal to authorities. After the resignation of M.Komburlei and the beginning of the complete domination of the Polish elite, only local natives became secretaries. Most clerical workers entered the civil service at their own free will, a smaller part was transferred from other institutions. They quit voluntarily, as well as by age or due to illness. The cash security for the clerical work was low, but even fractional sums were constantly cut by other institutions. Unlike the leadership of the main courts, clerical workers were denied the right to regular leave. In general, the remaining judicial Polish-Lithuanian Commonwealth tradition brought the local elite together with Russian domination. Nicholas I began to establish a policy of centralization, an integral part of which was the struggle against Polish influence in the region which would have certainly affected the staff of clerical workers of provincial criminal and civil chambers. ; В статье рассматриваются вопросы принципов формирования и кадрового состава корпуса канцелярских служащих главных судов Правобережной Украины в конце XVIII – первой трети XIX вв. Эффективность работы апеляционно-ревизионных губернских главных судов зависела, в том числе, и от кадрового состава: образованности, имущественного положения, желания работать, возможностей карьерного роста канцеляристов. Исключительно польским шляхтичам (в других регионах империи канцеляристами могли быть представители иных сословий) предоставлялась возможность проходить службу канцеляристами. Приезжих чиновников, которые организовывали работу на начальном этапе российского правления, фактически вытесняли из учреждений. Как правило, канцеляристы происходили из неимущего дворянства, вынужденные жить за сравнительно невысокое жалованье. ; У статті розглядаються питання принципів формування та кадрового складу корпусу канцелярських службовців головних судів Правобережної України в кінці XVIII – першій третині XIXст. Ефективність роботи апеляційно-ревізійних губернських головних судів залежала, у тому числі, і від кадрового складу: освіченості, майнового стану, бажання працювати, можливостей кар'єрного росту канцеляристів. Винятково польським шляхтичам (в інших регіонах імперії канцеляристами могли бути представники інших станів) надавалася можливість проходити службу канцеляристами. Приїжджих чиновників, які організовували роботу на початковому етапі російського правління, фактично витісняли з установ. Як правило, канцеляристи походили з незаможного дворянства, змушені були жити за досить невисоку платню.

Исследование процесса создания, становления и развития современной модели российского федерализма обязательно приводит к необходимости анализа института губернатора, являющегося одной из ключевых элементов российской государственности. В течение всего постсоветского периода в системе российского федерализма идет борьба двух тенденций: централизации и децентрализации, в настоящее время доминирует первая. Роль губернатора (главы региона) является ключевой и определяющей во взаимодействии федеральной и региональных властных элит. Спецификой российской модели федерализма является его асимметричность, обусловленная этнической субъектностью. Однако формально главы субъектов РФ имеют равные права и одинаковый круг полномочий. В действительности это не так, но причины этого чисто субъктивны. В каждом субъекте сложилась региональная элита, ориентированная и связанная с правящим классом страны, но не консолидированная внутри мегарегионов. Россия, как реально асимметричная федерация вынуждена уделять большое внимание борьбе с сепаратизмом. В процессе сложных и трудных поисков,руководство страны выработаломодель эффективного федерализма – императивного, при формировании которого был учтен советский опыт. Основным принципом этой модели является соответствие главы региона статусу федерального чиновника, но не представителя, а тем более лидера региональной элиты. Реализация этого принципа весьма трудна, так как находится в противоречии с институтом прямых выборов губернаторов. Однако президент В. В. Путин, владея правом отстранения главы субъекта, строго следит за тем, чтобы они не проводили антигосударственную политику, не имели криминального прошлого и не совершали должностных преступлений. В целях обеспечения эффективного функционирования данной модели, Центр старается не допускать превращения регионов в площадки карьерного роста и делегирует на должности глав субъектов представителей федеральных элит, не связанных с возглавляемыми регионами. При этом особое значение придается его партийности – членство или сочувствие правящей "Единой России". ; Badanie procesu tworzenia, kształtowania i rozwoju współczesnego modelu federalizmu rosyjskiego nieuchronnie prowadzi do konieczności analizy instytucji gubernatora, która jest jednym z kluczowych elementów państwa rosyjskiego. W okresie poradzieckim w systemie federalizmu rosyjskiego istniały dwa nurty: centralizacja i decentralizacja; obecnie dominuje ten pierwszy. Rola gubernatora (głowy regionu) jest kluczowa i decydująca w relacjach między federalnymi i regionalnymi elitami władzy. Specyfiką rosyjskiego modelu federalizmu jest jego asymetria wynikająca z podmiotowości etnicznej. Jednak formalnie szefowie regionów Federacji Rosyjskiej mają równe prawa i taki sam zakres uprawnień. Rzeczywistość jest inna, ale przyczyny tego są czysto subiektywne. Elity poszczególnych regionów są zorientowane na centralną klasę rządzącą kraju i są z nią powiązane, ale nie są skonsolidowane w ramach megaregionów. Rosja, jako prawdziwie asymetryczna federacja, musi walczyć z separatyzmem. W procesie skomplikowanych i trudnych badań władze kraju wypracowały imperialny model efektywnego federalizmu, w którego tworzeniu wzięto pod uwagę doświadczenia z okresu Związku Radzieckiego. Główną zasadą tego modelu jest to, że status szefa regionu odpowiada statusowi urzędnika federalnego, ale nie przedstawiciela, a tym bardziej lidera regionalnej elity. Realizacja tej zasady jest wysoce problematyczna, ponieważ jest ona sprzeczna z instrumentem bezpośrednich wyborów gubernatorów. Jednak prezydent Putin, który ma prawo do usunięcia głowy każdego regionu sprawuje pieczę nad tym, aby poszczególne osoby nie prowadziły polityki antypaństwowej, nie popełniały przestępstw urzędowych, ani nie miały kryminalnej przeszłości. W celu zapewnienia efektywnego funkcjonowania tego modelu, centrum stara się nie dopuścić do przekształcania się regionów w platformy budowania własnych karier i deleguje na stanowiska kierownicze przedstawicieli elit federalnych niezwiązanych z regionami. Jednocześnie szczególne znaczenie przywiązuje się do ich postaw, przejawiających się członkostwem lub sympatią do rządzącej partii Jedna Rosja. ; The study of the creation process, formation and development of the contemporary model of Russian federalism requires an analysis of the institution of governor, which is one of the key elements of the Russian state. In the post-Soviet period, there were two trends within the Russian federalist system: centralization and decentralization; currently the former is dominant. The role of governor (head of the region) is essential and decisive in the interaction between the federal and regional power elites. However, formally, the heads of regions of the Russian Federation have equal rights and the same range of powers. In reality, this is not the case, but the reasons for this are purely subjective. The elites in every region are oriented towards and associated with the country's ruling class, but not consolidated within megaregions. In the course of complex and difficult search, the country's leadership developed an imperial model of effective federalism, in the formation of which the Soviet experience was taken into account. The main principle of this model is that the status of a head of the region corresponds to that of a federal official but the former is not a representative of the regional elite and much less its leader. It is highly problematic to implement this principle as it contradicts the instrument of direct elections of governors. However, Presi dent Putin, who has the right to remove the head of any region, guarantees that they do not pursue any anti-state policy or commit official crimes, and that they do not have criminal past. In order to ensure the effective functioning of this model, the center tries to prevent the transformation of regions into platforms for developing individual careers and delegates the representatives of federal elites who are not associated with the regions as their heads. At the same time, special importance is given to their partisanship reflected by their membership of or sympathy for the ruling United Russia.