Search results

Присоединение Крыма к России в 1783 г. стало значимым событием в мировой политике и привлекло внимание всей Европы. Свидетельством этого интереса явилось включение Крыма в маршрут большого образовательного путешествия (Grand Tour) представителей европейской элиты. В опубликованных впоследствии путевых записках они вели обсуждение «законности» и эффективности действий российских властей. Учитывая специфический облик Крыма, региона с преобладавшим мусульманским населением, который располагался у воображаемой границы между Европой и Азией, путешественники использовали традиционные для европейской общественной мысли рассуждения об исторической роли Востока и Запада, о миссии европейских держав и о сущности Российского государства. Материалом для исследования стали несколько наиболее популярных в исследуемую эпоху травелогов, в частности сочинения Франсуа де Тотта и Эдварда Даниэля Кларка, Уильяма Итона и Маттью Гатри, Мэри Хоулдернесс и Поля Гибаля, супругов Омер де Гелль, а также Олимпиады Петровны Шишкиной. Показан генезис полярных интерпретаций исторической роли и судьбы Крымского ханства, от «золотого века» в истории региона до катастрофы, отбросившей его далеко назад. В зависимости от этого присоединение к России воспринималось либо как «нашествие варваров», либо как открытие возможностей для быстрого прогресса. Раскрыты использованные путешественниками основные критерии оценок действий российских властей: их отношение к местным жителям, способность организовать эффективное управление, развивать торговлю, защищать христианство, охранять археологические и архитектурные памятники и проч. Проанализированы устойчивые стереотипы, выработанные путешественниками и связанные с «колоссальным хозяйственным потенциалом» Крыма, с восприятием его жителей как «благородных дикарей» / «праздных ленивцев», а также с «русским варварством» по отношению к памятникам культурного наследия и слабостью Черноморского флота. Показано, что многие оценки в травелогах зависели от изначальных установок их авторов, усвоенных ими еще до поездки. Продемонстрирована устойчивость стереотипов и объяснительных моделей, активно проявившаяся, в частности, во время обострения противоречий между Россией и Европой накануне и в ходе Крымской войны, когда вновь востребованными оказались антироссийские идеологические приемы и дискурсы.
The unification of the Crimea with Russia in 1783 was an important event in the world politics and attracted the attention of the whole Europe. The apparent evidence of that interest was the inclusion of the Crimea in the itinerary of the great educational journey, or the Grand Tour, of the European elite. In their travelogues, published later on, the representatives of the European elite discussed the "legality" and effectiveness of the actions of the Russian authorities in the region. Given the specific image of the Crimea, a region with a predominantly Muslim population, located at the imaginary border between Europe and Asia, the travellers used traditional in the European mind ideas of the historical roles of East and West, the historical mission of the European powers, and the essence of the Russian state. As the source base for the study, several of the most popular travelogues of the period under research were chosen, in particular the works of François de Tott and Edward Clarke, William Eton and Matthew Guthrie, Mary Holderness and Paul Guibal, Xavier and Adèle Hommaire de Hell, and Olimpiada Shishkina. The article shows the genesis of popular, and the same time opposite interpretations of the historical role and fate of the Crimean Khanate, from the "golden age" in the history of the region to the disaster that threw it far back. Depending ⁎ This article is an extended version of the paper presented at the conference "State Politics and Images of Power in Central Europe and Neighboring Regions: Praise, Criticism, and Rejection" (Institute of Slavic Studies, Russian Academy of Sciences, Moscow, November 2–3, 2021). Исследования Н.И. Храпунов. Россия в Крыму – цивилизатор или угнетатель? Образы имперской власти в полемике травелогов конца XVIII – первой половины XIX в. Historia provinciae – журнал региональной истории. 2023. Т. 7, № 1 ISSN 2587-8344 (online) 192 on the author's aim, the unification with Russia was interpreted as a "barbarian invasion," or, alternatively, as a new possibility for fast progress. Moreover, the article uncovers the main criteria used by the travellers when evaluating the activities of the Russian government, their attitude towards the local residents, the ability to establish effective administration, develop trade, protect Christianity, keep archaeological and architectural monuments and sites, and so on. The work analyses established stereotypes developed by the travellers, such as "huge economic potential" of the Crimea, the perception of its residents as "noble savages / lazy idlers," "Russian barbarism" concerning cultural heritage, and "military impotence" of the Black Sea Navy. It is indicated that many such assessments depended on the travellers' background and already existing opinion, which had been formed before the journey. The article demonstrates the continuity in the stereotypes and explanatory models, especially in the period of aggravation of relations between Russia and Europe on the eve and in the course of the Crimean War, when anti-Russian ideological patterns and discourses became in demand again.

Статья посвящена сюжету, обойденному вниманием историков, – деятельности Ивана Сергеевича Аксакова в качестве ревизора земского и уездного судов Астраханской губернии. Обращение к отчетам, подготовленным титулярным советником Аксаковым по особой, им самим разработанной системе, позволяет увидеть, каким образом начинающий чиновник-правовед представлял программу переустройства провинциальных судов в дореформенное время. В рабочих документах и литературном наследии Аксакова отчетливо прослеживается прогрессистская логика столичных чиновников, которые, ориентируясь на западные идеи и институты, понимавшиеся как более развитые, свысока смотрели на «темную» провинцию. В статье представлены конкретные меры, предлагавшиеся Аксаковым для того, чтобы направить провинциальное правосудие в русло закона, а также следствия указанных инициатив, отразившиеся в его дальнейшей судьбе.
The article is devoted to the activities of Ivan S. Aksakov as an inspector of the zemstvo and uyezd courts of Astrakhan Governorate, a subject to which historians have paid little attention. Referring to the reports prepared by titular counselor Aksakov according to a special system, which he devised himself, allows us to see how the novice jurist official presented the program for reforming provincial courts during the pre-reform period. Aksakov's working documents and literary legacy clearly show the progressist logic of the capital's officials who looked down on the "benighted" province, considering Western ideas and institutions as better developed. The article presents specific measures proposed by Aksakov in order to direct provincial justice in line with the law and the consequences of those initiatives, which reflected in his fate.

Статья посвящена определению места и особенностей репрезентации Кавказской войны в российской публичной сфере XIX в. Рассматриваются причины периферийного характера дискуссий о Кавказской войне, среди которых выделяются проблемы путей коммуникации с далекой южной окраиной, увлеченность российского общества европейскими новостями и дефицит «кавказских» сообщений в российской печати. Подчеркивается роль русской романтической литературы о Кавказе, которая сформировала влиятельные образы края и его населения. В статье показано, что динамика публичного обсуждения Кавказской войны и связанных с ней вопросов имперской политики на южной окраине прямо зависела от изменения правительственного курса. Масштабные перемены в административном управлении регионом, назначение на ответственные должности популярных публичных фигур активизировали общественное внимание. Формулируется вывод, что различные официальные акторы использовали российскую публичную сферу как неформальное пространство политической конкуренции.
The article is devoted to determining the place and features of the representation of the Caucasian War in the Russian public sphere in the 19th century. The reasons for the peripheral nature of discussions about the Caucasian War are considered, among which the problems of communication routes with the far southern outskirts, the fascination of Russian society with European news, and the shortage of "Caucasian" news items in the Russian press are highlighted. The role of Russian romantic literature about the Caucasus is emphasized, which formed influential images of the region and its population. The article shows that the dynamics of public discussion of the Caucasian War and related issues of imperial policy in the southern outskirts directly depended on the changes in the governmental policy. Large-scale changes in the administration of the region, the appointment of popular public figures to responsible positions intensified public attention. The conclusion is drawn that various official actors used Russian public sphere as an informal space of political competition.

В статье анализируется начальный этап развития революционного народничества через читательские практики поколения 1870-х гг. Автор обращается к сети учеников Архангельской духовной семинарии, существовавшей в начале 1870-х гг., рассматривая ее как типичный случай читательского сообщества в среднем учебном заведении. В статье показана связь радикализации семинаристов с реформой духовного образования 1867 г. В ней также выявлены контакты духовных воспитанников с политическими ссыльными, присутствие которых в Архангельске усложняет анализируемый кейс. Отношения участников сообщества, реконструируемые на основе переписки семинаристов и выпускников, а также материалов педагогических собраний правления, исследуются с помощью инструмента анализа социальных сетей Gephi. Автор показывает замкнутость анализируемой сети в рамках духовного сословия. В губернском городе главными контрагентами семинаристов были учителя и воспитанники духовных училищ, а не их единомышленники из светских учебных заведений. Внутри семинарии анализируемая сеть характеризуется слабыми связями. Хотя интерес к радикальной литературе проявляли ученики всех классов, участники сети поддерживали отношения внутри небольшой группы, члены которой имели значительную разницу в возрасте. При этом ученики одного курса могли не знать об общих увлечениях и презрительно отзываться об одноклассниках. Автор приходит к выводу, что поступление в высшее учебной заведение, бывшее основной целью анализируемой группы, не обязательно приводило к дальнейшему вовлечению вреволюционное движение. Увлечение радикальной литературой в среднем учебном заведении не определяло автоматически жизненные траектории представителей поколения 1870-х гг.
The article analyzes the initial stage of the development of the revolutionary Narodnik movement through the reading practices of the 1870s generation. The author addresses an issue of the student network in Arkhangelsk Theological Seminary, which existed in the early 1870s, considering it as a typical case of a reading community in a secondary educational institution. The article shows the connection between radicalization of seminarians and reform of ecclesiastical education in 1867. It also reveals contacts of ecclesiastical students with political exiles, whose presence in Arkhangelsk makes the analyzed case more complex. The relationships of community members, which are reconstructed on the basis of correspondence between seminarians and graduates as well as materials from pedagogical board meetings, are examined by means of Gephi, a social network analysis tool. The author shows isolation of the network under analysis within the clergy estate. In the provincial city, the main counterparties of the seminarians were teachers and students of theological schools rather than their like-minded fellows from secular educational institutions. Within the seminary, the network under analysis is characterized by weak connections. Although students from all grades showed interest in radical literature, the network members maintained relationships within a small group whose members had a significant age difference. At the same time, students of the same year could not know about common interests and speak contemptuously about their classmates. The author comes to the conclusion that admission to a higher educational institution, which was the main goal of the analyzed group, did not necessarily lead to further involvement in the revolutionary movement. Interest in radical literature in secondary school did not automatically determine the life trajectories of the 1870s generation representatives.

Данная работа отражает результаты изучения одного из важнейших эпизодов в истории американского рабства и аболиционизма – дела «Соединенные Штаты против "Амистад"» 1839–1841 гг. История о восстании рабов на одноименном испанском судне буквально захватила американское общество, став предметом одного из самых длительных и резонансных судебных разбирательств. В этот процесс оказались вовлечены виднейшие представители американского аболиционистского движения и политического истеблишмента, включая бывшего и действующего президентов США, испанского консула, министра иностранных дел Великобритании и многих других. Итоговое же решение Верховного суда создало важнейший прецедент в американском праве, став еще одной ступенью в деле освобождения рабов. Указанная тема довольно хорошо освещена в англо-американской историографии, особенно в работах специалистов по направлению «афроамериканская история» (Black History), в то время как отечественные исследователи никогда не уделяли ей должного внимания. Представленная работа призвана восполнить данный пробел. Она опирается на широкую источниковую базу, основу которой составляют материалы судебного производства, многочисленные отчеты и журналистские публикации, а также на англо-американские исследования. Автор восстанавливает картину событий восстания и последующего судебного разбирательства, акцентируя внимание на выявлении каузальных связей и характеристике основных этапов развития событий 1839–1841 гг. В последней части им разъясняются последствия и значение дела «Амистад» в афроамериканской и американской истории.
This article is devoted to the study of one of the most significant episodes in the history of American slavery and abolitionism – the United States v. the Amistad case of 1839–41. The story of the slave uprising on the Spanish ship of the same name literally captured American society and became the subject of one of the longest and most resonant court proceedings. The most prominent representatives of American abolitionist movement and political establishment were involved in this process, including former and current US presidents, the Spanish Consul, the British Foreign Minister, and many others. The final verdict of the Supreme Court created the most important precedent in American law, marking another milestone in the cause of emancipation. This topic is quite well covered in Anglo-American historiography, especially among specialists in the field of African American history (Black History), while Soviet and Russian researchers have almost never paid proper attention to it. The present work is meant to fill this gap. The study is built on a broad source base, which includes the materials of judicial proceedings, numerous reports and journalistic publications as well as on available Anglo-American research studies. The author reconstructs the picture of the events of the Amistad mutiny and the subsequent trial, focusing on the identification of causal connections and the characteristics of the main stages of the 1839–41 events. In the last part of the article, the author reflects on the consequences and significance of the Amistad case in African-American and American history.

Статья посвящена проблеме взаимоотношений лидеров и участников правых салонов и кружков столицы Российской империи с приближенным к царской семье крестьянином Г.Е. Распутиным. В предреволюционные годы определенную роль в политической системе страны продолжали играть салоны и кружки правоконсервативного направления, часть из которых возникла еще в конце XIX в. (салоны князя В.П. Мещерского, генерала Е.В. Богдановича, графини С.С. Игнатьевой), другие – активизировались в период Первой мировой войны (салоны князя М.М. Андроникова, митрополита Петроградского и Ладожского Питирима (Окнова), кружок Н.Ф. Бурдукова). Многие из этих объединений пытались использовать в своих целях Г.Е. Распутина. Они приглашали «старца» на салонные собрания, вели с ним «духовные беседы» и т.д. На основе комплекса исторических источников (дневники, письма, мемуары и др.) реконструирован процесс развития взаимоотношений лидеров и участников правых салонов и кружков Петербурга–Петрограда с Г.Е. Распутиным. В статье автор утверждает, что главной целью их общения с Распутиным были попытки с его помощью оказывать политическое влияние на императора. Сам же «старец», по свидетельству источников, выражал недоверие к лидерам салонов и кружков и не желал участвовать в их политических играх. В статье хронологически прослеживается эволюция указанных взаимоотношений и делается вывод о том, что постепенно они изменялись в сторону все большего недоверия, а подчас (как в случае с салоном М.М. Андроникова) и открытой неприязни. Подчеркивается, что никаких реальных фактовосуществления через Распутина влияния на царскую политику в источниках не зафиксировано. При этом утверждения о том, что якобы Распутин с подачи лидеров правых салонов и кружков давал императору самые разнообразные указания, содержались в многочисленных статьях и заметках либеральной периодической печати предреволюционного времени. Тем самым, по мнению автора, не только готовилась психологическая почва для убийства «старца», но и дискредитировалась в глазах общественности сама монархическая идея.
The article is devoted to the problem of relations between the leaders and members of right-wing salons and circles in the capital of the Russian Empire and Grigori Rasputin, a peasant who was then close to the royal family. In the pre-revolutionary years, conservative right-wing salons and circles continued to play a certain role in the political system of the country. Some of them appeared in the late 19th century (the salons of Prince V. Meshchersky, General E. Bogdanovich, and Countess S. Ignatieva), while others became active during the First World War (the salons of Prince M. Andronikov, Metropolitan Pitirim (Oknov) of Petrograd and Ladoga, the circle of N. Burdukov). Many of those associations tried to use Rasputin for their own purposes. They invited the "starets" to the salon meetings, held "spiritual conversations" with him, etc. Based on a set of historical sources (diaries, letters, memoirs, etc.), the author of the article has reconstructed the development of relations between the leaders and members of right-wing salons and circles of St Petersburg–Petrograd and Grigori Rasputin. The author concludes that their communication with Rasputin was mainly aimed at enlisting his support in exerting political influence on the Emperor. According to these sources, the "starets" was distrustful of the leaders of salons and circles and did not want to participate in their political games. The article chronologically retraces the evolution of those relations and concludes that the attitudes gradually changed towards greater distrust and sometimes towards open hostility (as was the case of the Petrograd right-wing monarchic salon of Prince M. Andronikov). It is emphasised that no real facts of influence on Tsarist policy through Rasputin were recorded in the sources. At the same time, allegations that Rasputin gave the Emperor various instructions at the suggestion of the leaders of right-wing salons and circles were published in numerous articles and news items of the liberal pre-revolutionary periodicals. In the author's opinion, in doing so, not only did the periodicals prepare the psychological ground for the murder of Rasputin, but they also discredited the monarchical idea itself.

В статье рассмотрены некоторые наблюдения и умозаключения, сделанные французским путешественником и литератором А. де Кюстином в течение нескольких летних месяцев 1839 г., проведенных им в России. Он тогда ездил по стране, побывав не только в ее крупнейших городах, но и в провинции. В отечественной историографии уже имеется немало работ о Кюстине и его книге «Россия в 1839 году». Однако представляется интересным проанализировать не только обобщенные суждения Кюстина о России, но и конкретные детали, приведенные в его знаменитой книге. В ней не слишком много зарисовок провинциальной жизни, зато есть масса дорожных впечатлений. Дорожная традиция – это условия, обстоятельства и ситуации, которые сопутствовали дальнему сухопутному перемещению. Такая тематика находится на пересечении исторического знания с антропологическим и этнографическим. Она связана с социальным измерением повседневности. Дорожная традиция России привлекала пристрастное внимание путешественников-иностранцев, которые вольно или невольно сравнивали ее с более привычными для них иноземными дорожными обстоятельствами и ситуациями. Кюстин подмечал особенности уличного движения и экипажей, дорожное обустройство, сценки на загородных трактах и многое другое. Изученные и прокомментированные в статье материалы позволяют уточнить отношение Кюстина к дорожной традиции России. Было бы неверно полагать, что он лишь критиковал российское провинциальное дорожное обустройство. Некоторые его наблюдения в достаточной мере точны, что подтверждается иными историческими источниками, тем самым делая их интересными для нас. Однако в случае с некоей параллельной дорогой на участке между Петербургом и Москвой, якобы существовавшей ради удобства российского самодержца, он оказался не вполне прав. Привычка Кюстина по самым разным поводам вдаваться в морализаторство, блистая мыслями и формулировками, в этом случае сыграла с ним злую шутку.
This paper discusses some observations and conclusions made by Astolphe de Custine, a French traveler and writer, during the summer months he spent in Russia in 1839. He traveled a lot around Russia and visited not only the largest cities of the empire but also the provinces. There are quite a few works about de Custine and his book Russia in 1839 in Russian historiography. However, it is important to pay attention not only to his generalized judgments about Russia but also to the specific details that are included in his famous book. The book contains few sketches of Russian provincial life, but a lot of road impressions of Custine's travels in the Russian provinces. The road tradition encompasses the conditions, circumstances and situations that accompanied the long-distance overland movement. This topic is located at the intersection of historical knowledge, anthropology, and ethnography. It is connected with the social dimension of daily life. The road tradition of Russia attracted close attention of foreign travelers, who voluntarily or involuntarily compared it with their native road circumstances and situations to which they were more accustomed. Custine noticed the peculiarities of traffic and carriages, road improvement, scenes on suburban highways, and much more. The material reviewed and commented on in this paper makes it possible to clarify Custine's attitude to the road tradition of Russia. It would be wrong to assume that he did nothing more than criticized the Russian provincial road infrastructure. Some of his observations are quite accurate, which is confirmed by other historical sources, and therefore are of interest to us now. However, in the case of a parallel road between St Petersburg and Moscow, which allegedly existed for the convenience of the Russian tsar, he turned out to be mistaken. In that instance, Custine's habit of moralizing, shining with his thoughts and formulations on various occasions, played a mean trick on him.

В статье рассматривается историография женского движения в Российской империи второй половины XIX – начала ХХ в. на предмет использования терминов применительно к данному историческому явлению, классификации женщин-участниц движения и методологии исследования. Основными источниками являются наиболее значимые публикации современных отечественных и иностранных ученых, занимающихся указанной проблематикой. На основе анализа представленной в тексте историографии можно сделать вывод, что в исторической ретроспективе при изучении женской общественной деятельности использовались такие термины, как феминизм, эмансипация женщин, женский вопрос, суфражизм, женское движение. На сегодняшний день наиболее часто употребляемым термином является женское движение, а методологией – теории социологии общественного движения. В вопросе классификации женщин-участниц нет устоявшегося деления. Cуществующий терминологический и методологический инструментарий не позволяют осмыслить разнообразие форм протекания социальных процессов и реальных феминистских стратегий в позднеимперский период. Для анализа проблемы женской активности второй половины XIX – начала ХХ в. предлагается использовать более широкие термины – женская общественная деятельность, новая женщина, а также концепции Ю. Хабермаса, Х. Арендт о публичной и приватной сферах и теорию И. Гофмана о гендерном дисплее. При этом «политизацию» публичной сферы дляженской деятельности не политико-правового характера позволит произвести высказывание Кэрол Ханиш – «личное есть политическое». В этом ключе женская общественная деятельность будет «политическим» поступком в сфере публичной, поскольку происходит выход за рамки существующих патриархальных институтов и практик. В заключительной части статьи делаются выводы о том, что расширение терминологического и методологического аппарата за счет внедрения понятия женская общественная деятельность и применения теорий/концепций Ю. Хабермаса, Х. Арендт, И. Гофмана позволит заполнить лакуны региональной и общероссийской женской истории путем включения в историческую память женщин, вышедших из частной приватной сферы в публичное пространство и реализовавших себя через высшее образование, благотворительность, предпринимательство, получение профессий, считавшихся ранее сугубо мужскими.
The article deals with the historiography of the women's movement in the Russian Empire in the second half of the 19th – early 20th century. It addresses the terms related to this historical phenomenon, classification of women-members of the movement, and research methodology. The main sources are the publications of the most significant modern Russian and foreign researchers working on this rahge of problems. Based on the analysis of the historiography presented in the text, we can conclude that in historical retrospect, researchers used such terms as feminism, women's emancipation, the woman question, suffragism, and women's movement. Nowadays, the most commonly used term is women's movement. The most commonly used methodology rests upon the theories of social movement sociology. There is currently no well-established classification of female participants in social movements. The existing terminological and methodological tools do not allow us to comprehend the diversity of forms of social processes and real feminist strategies in the late imperial period. To analyze the problem of women's activism in the second half of the 19th and early 20th century, we suggest using broader terms women's social activism and the new woman, the concepts of J. Habermas and H. Arendt of the public and private spheres, and E. Goffman's theory of gender display. At the same time, the slogan "The Personal is Political" coined by Carol Hanisch allows us to make certain "politicization" of the public sphere for women's activism of a non-political and non-legal nature. In this regard, women's social activism will be a "political" act in the public sphere because it transcends the existing patriarchal institutions and practices. The final part of the article concludes that the expansion of terminological and methodological framework due to the introduction of the concept of women's social activismand the application of theories/concepts of J. Habermas, H. Arendt, and E. Goffman will make it possible to fill the gaps of regional and all-Russian women's history by including in the historical memory those women who went out of the private sphere into the public space and fulfilled their potential through obtaining higher education, charity, entrepreneurship, and acquiring the professions that had been considered exclusively male earlier.

В статье проблема соотношения словесного и визуального в творчестве В.В. Верещагина рассматривается через призму анализа его текстов, посвященных Северу России, в том числе выявленных в Отделе рукописей Государственной Третьяковской галереи черновиков статей для «Новостей и биржевой газеты». Показано, что в словесно- творческом развитии Верещагин представляет собой тип художника, со временем преодолевающий узко-цеховые рамки профессии и переходящий к исследованию более масштабных общественно значимых проблем. Логичным поэтому представляется его обращение к публицистическому письму. Словесное творчество никогда не теряет у Верещагина генетической связи с визуальным по видо-жанровой специфике, стилю, а в каком-то смысле и по инструментарию – но в процессе развития обнаруживает тенденцию к обособлению. Здесь характерны монтажность построения, частый межвидовой и внутривидовой перенос одних и тех же структурно-содержательных компонентов. «Северные» тексты Верещагина 1880–1890-х гг., поначалу бывшие пояснением и дополнением живописных работ, затем меняются с ними местами по значимости, а в итоге освобождаются от всякого визуального сопровождения, становясь полноценными публицистическими высказываниями. Вслед за этим меняется и региональная оптика. Начав с отдельных «раскрытий» Севера как жизненного фона в биографических нарративах, Верещагин движется к его целостному восприятию как жизненного ареала и осмыслениюконкретных тем: от сохранения памятников старины до постановки медицинской помощи, борьбы с расколом и развития народного просвещения.
In the article, the problem of the visual-verbal correlation in the work of V. Vereshchagin is considered through the prism of the analysis of his texts devoted to the Russian North, including drafts of his articles for Novosti i birzhevaya gazeta found in the Manuscript Department of the State Tretyakov Gallery. It has been shown that in terms of verbal creative development, Vereshchagin represents a type of artist who eventually overcomes the narrow framework of the profession and moves on to the study of larger socially significant problems. Therefore, his taking on journalistic writing seems logical. Vereshchagin's verbal creative work never lost its genetic connection with the visual in terms of genre specificity, style, and, in some sense, instrumentation, but in the process of development it revealed a tendency to isolation. It is characterized by the assemblage of composition and frequent interspecific and intraspecific transfer of the same structural components. Vereshchagin's "northern" texts of the 1880s–90s, which initially served as explanations and additions to his paintings, changed places with them in importance, eventually freed from any visual accompaniment, and became full-fledged journalistic statements. Following that, regional focus also changed. Starting with individual episodes of "unveiling" the North as a background in biographical narratives, Vereshchagin moved towards its holistic perception as a vital areal and comprehension of specific topics, from preservation of ancient monuments to the provision of medical care, the fight against the schism, and the development of public education.

Рецензируемая монография является первым опытом исследования истории подготовки и проведения Государственного совещания, состоявшегося в Москве 12–15 августа 1917 г. А.Б. Николаев впервые ввел в оборот значительный объем архивных источников. Особое внимание в изданном труде уделяется различным концепциям совещания, а также борьбе политических сил вокруг этого общенационального форума, впервые пристально рассматриваются значимые вопросы состава Государственного совещания и механизма его формирования. В рецензии отмечается критика А.Б. Николаевым основных историографических мифов данной темы: центральной роли Совещания в подготовке Корниловского выступления и неучастия большевиков в форуме. Монография закрывает одно из наиболее крупных белых пятен в истории революционного 1917 года.
The monograph under review is the first experience in researching the history of the preparation and conduct of the State Conference held in Moscow on August 12–15, 1917. A. Nikolaev is the first to introduce a significant number of archival sources related to the subject into scholarly discourse. The published work pays special attention to the various concepts of the conference and to the struggle of political forces around that national forum. For the first time in historiography, it closely examines the important issues of the participants in the State Conference and the mechanism of its convocation. The review notes A. Nikolaev's criticism towards the main historiographical myths connected with the subject: the central role of the State Conference in the preparation of the Kornilov affair and non-participation of the Bolsheviks in the forum. The monograph fills one of the largest gaps in the history of the revolutionary year of 1917.

Рецензируемая монография является первым в историографии специальным углубленным исследованием парламентской истории Центральной России на примере Рязанской губернии в 1906–1917 гг. Этим научным трудом П.В. Акульшин и И.С. Князева подводят итог многолетнему изучению истории выборов и представительства Рязанской губернии в Государственной думе всех четырех созывов и Учредительном собрании.
The monograph under review is the first special in-depth study of the parliamentary history of Central Russia based on the example of Ryazan Governorate in 1906–17. This scholarly work by P. Akul'shin and I. Knyazeva summarizes the long-term study of the history of elections and representation of Ryazan Governorate in the State Duma of all four convocations and in the Constituent Assembly.

Статья посвящена анализу пребывания курсантов Ярославской военной авиационной школы стрелков-бомбардиров в немецком и румынском плену. В отечественной и зарубежной историографии нет специального исследования, посвященного этой группе военнопленных. Автором установлены время, место и обстоятельства пленения курсантов, произведен подсчет их количества, выяснены места расположения лагерей, в которых они содержались. На основе источников личного происхождения выявлены стратегии выживания в тяжелых условиях неволи, формы сопротивления, судьбы курсантов после их освобождения, а также обнаружены фамилии и даты смерти некоторых курсантов, погибших в плену. Автор приходит к выводу, что ярославские курсанты отличались от подавляющего большинства советских военнопленных уровнем образования и интеллекта, безусловной приверженностью коммунистической идеологии, хорошей физической подготовкой, чувством товарищества. Они попали в плен в результате поражений Красной армии в сражениях мая–июля 1942 г. на Крымском и Южном фронтах. Ярославские курсанты, как и другие советские военнопленные, стали жертвами нацистского геноцида. Часть из них погибла уже в первые месяцы плена в результате голода и вызванных им болезней, целенаправленных казней, а также самоубийств. Некоторые улучшения в питании и размещении советских военнопленных, произведенные нацистами с целью их максимального трудоиспользования, увеличивали шансы курсантов на выживание. В румынском плену они провели более двух лет, в немецком – почти три года. Успешной стратегией выживания для пленных ярославских курсантов стало поддержание дружеских отношений с бывшими сослуживцами и с другими военнопленными. Наряду с этим использовалось сокрытие от врага воинского звания и наличия специального военного образования. Главными формами антифашистского сопротивления курсантов являлись саботаж на рабочих местах, побеги и продолжение вооруженной борьбы с врагом в советских и зарубежных партизанских отрядах. После освобождения они, как и другие советские военнопленные, подверглись проверкам советских органов безопасности, а потом старались доказать свою верность Родине на фронтах войны. Тем не менее, факт пребывания в плену в течение десятилетий создавал препятствия для продолжения образования, карьерного роста и нормальной жизни.
The article is devoted to the analysis of the German and Romanian captivity of the cadets of the Yaroslavl Military Aviation School of Fast Bombardiers. There is no special research devoted to this group of prisoners of war in Russian and foreign historiography. The author has determined the time, place, and circumstances of taking the cadets captive; counted their number; found out the location of the camps where they were held. Based on sources of personal origin, the author has established survival strategies in difficult conditions of captivity, forms of resistance, the fate of cadets after their release as well as the names and dates of death of some cadets who died in captivity. The author concludes that Yaroslavl cadets differed from the vast majority of Soviet prisoners of war in their level of education and intelligence, unconditional adherence to communist ideology, good physical fitness, and a sense of camaraderie. They were captured as a result of the defeats of the Red Army in the battles of May–July 1942 at the Crimean and Southern fronts. Like other Soviet prisoners of war, Yaroslavl cadets became victims of the Nazi genocide. Some of them died during the first months in captivity of starvation and diseases caused by it, targeted executions, and suicides. Some improvements in nutrition and accommodation of Soviet prisoners of war, made by the Nazis in order to maximize the use of their labor, increased the cadets' chances for survival. They spent more than two years in Romanian captivity, and almost three years in German captivity. Maintaining friendly relations with former co-servicemen and other prisoners of war turned out to be a successful survival strategy for the captured Yaroslavl cadets. Along with this, they resorted to concealing their military rank and the presence of a special military education from the enemy. The main forms of anti-fascist resistance of cadets were sabotage at workplaces, escapes, and the continuation of armed struggle with the enemy in Soviet and foreign partisan detachments. Like other Soviet prisoners of war, they were subjected to checks by Soviet security agencies after their release and then tried to prove their loyalty to the Motherland on the war fronts. Nevertheless, for decades, the fact of having been held captive created obstacles to continuing education, career growth, and normal life.

Деятельность внутренних войск НКВД по охране тыла действующей армии и организации лагерей для военнопленных противника в районе Сталинграда относится к числу важных, но малоизученных проблем истории Великой Отечественной войны. Сталинград и его окрестности стали местом не только ожесточенного сопротивления войск противника в окружении, но и одного из их крупнейших поражений. Последовавшие за этим разгромом пленение, прием и размещение гитлеровских военнопленных приобрели беспрецедентный по своим масштабам и содержанию характер, что повлекло необходимость решения внутренними войсками СССР новых важных задач. В статье представлены результаты изучения опыта работы внутренних войск НКВД СССР с военнопленными вермахта, захваченными в ходе Сталинградской битвы: проанализированы процесс формирования сталинградских лагерей военнопленных, место и роль внутренних войск НКВД в приеме и обеспечении пленных; определены основные направления работы с пленными в условиях прифронтовой полосы; обобщены практики создания им надлежащих бытовых условий, организации их питания, медицинского обеспечения, этапирования и проч. Автором показано, что советские органы военного управления, внутренних дел и командный состав внутренних войск прилагали все силы и использовали имевшиеся возможности для сохранения жизней и здоровья пленных противника. Издержки и недостатки в организации приема, транспортировки и размещения военнопленных, хотя и довольно распространенные, носили, как правило, частный характер и влекли за собой строжайшие меры воздействия. Руководство органов и войск НКВД не оставалось безучастным к нарушению правил приема и содержания военнопленных, настойчиво боролось за устранение недостатков, применяя соответствующие санкции к виновным, невзирая на их звания и ранги. Выводы и обобщения настоящей статьи расширяют представления об отечественной истории периода Великой Отечественной войны, об организации и деятельности внутренних войск НКВД СССР в условиях военного времени.
The activities of the internal troops of the NKVD of the USSR for the protection of the rear of the active army and the organization of camps for enemy prisoners of war in the Stalingrad area are among the most significant and still little-studied problems in the history of the Great Patriotic War. Stalingrad and its environs were not only the place of fierce resistance of enemy troops when they were surrounded but also the place of one of their most large-scale and deciding defeats. The subsequent reception and accommodation of Hitler's prisoners of war became unprecedented in its scale and composition, which required solving new significant tasks by the internal troops of the NKVD of the USSR. The purpose of this work is to summarize the experience of the NKVD internal troops in working with prisoners of war of the Wehrmacht captured during the Battle of Stalingrad. The author analyzed the process of forming the Stalingrad prisoner-of-war camps; determined the main lines of work with prisoners of war in the conditions of the front-line area; summarized the practices of creating proper living conditions for prisoners of war, organizing their nutrition, medical support, escorting them under guard, etc. The author has shown that the Soviet military authorities, bodies of internal affairs, and commanding officers of internal troops made every effort and used every available opportunity to preserve the lives and health of enemy prisoners. Despite the fact that faults and shortcomings in organizing the reception, transportation, and accommodation of prisoners of war were quite common, as a rule, they were of a individual rather than general nature and led to the strictest responsibility. The leadership of the NKVD bodies and troops did not remain indifferent to violations of the rules for the reception and detention of prisoners of war and persistently fought to eliminate the shortcomings, applying appropriate sanctions to those responsible regardless of their titles and military ranks. The conclusions and generalizations made in this article expand the understanding of Russian history during the Great Patriotic War and of the organization and activities of the internal troops of the NKVD of the USSR in wartime conditions.

Статья посвящена исследованию концентрационных лагерей и лагерей принудительных работ на территории РСФСР, в которых содержались военнопленные советско-литовской и советско-польской войн в период с 1918 по 1922 г. В качестве основной источниковой базы данного исследования использовались делопроизводственные и статистические материалы: отчеты, доклады, документы межведомственной переписки, инспекторских проверок лагерей, Главного управления принудительных работ, а также Польского отдела, созданного при политическом управлении Революционного военного совета Республики, и Польского бюро (Польбюро) ЦК РКП(б). Кроме того, в статье использовались данные, полученные из личных прошений и коллективных заявлений военнопленных различного характера. В статье прослеживается эволюция лагерной системы, начиная с периода Первой мировой войны. С приходом советской власти и глобальным изменением вектора внутренней политики была сформирована новая лагерная структура, которая перешла из Наркомата по военным делам в Наркомат внутренних дел РСФСР. Обновленная лагерная система концентрировала пленных Первой мировой войны, пленных Гражданской войны, военнопленных новых военных компаний в Прибалтике и Польше, а также классовых врагов советской власти. Таким образом, грань между понятиями «военнопленный» и «заключенный» в первые годы советской власти внутри концлагерей была нечеткой. Зачастую представители этих категорий содержались в лагерях совместно и не имели отличий в режиме и трудовом использовании. Только к 1920–1921 гг. в РСФСР начался процесс по выделению категории военнопленных в отдельные лагеря и приданию им самостоятельного статуса. За годы существования лагерной системы НКВД РСФСР через нее прошли порядка 40 тыс. военнопленных из Прибалтики и Польши, из которых около 35 тыс. человек были репатриированы, а около 3 тыс. по разным причинам остались в РСФСР.
The article is devoted to the study of the concentration camps and forced labor camps that contained prisoners of the Lithuanian-Soviet and Polish-Soviet wars in the territory of the RSFSR in the period from 1918 to 1922. As the main source base of this study, clerical and statistical materials were used: reports, returns, interdepartmental correspondence, materials of camp inspections; documents of the Main Directorate of Forced Labor, the Polish Department established under the political directorate of the Revolutionary Military Council of the Republic, and the Polish Bureau of the Central Committee of the RCP(b). In addition, the article used the data obtained from personal petitions and collective statements of prisoners of war of various kinds. The article retraces the evolution of the camp system starting from the period of the First World War. With the establishment of Soviet power and the global change in the vector of domestic policy, a new camp structure was formed, which was transferred from the People's Commissariat for Military Affairs to the People's Commissariat of Internal Affairs of the RSFSR. The updated camp system concentrated prisoners of the First World War, prisoners of the Civil War, prisoners of the new military campaigns in the Baltic states and Poland, and class enemies of the Soviet regime. Thus, the distinction between the concepts "prisoner of war" and "prisoner" inside concentration camps was unclear during the first years of the Soviet rule. The representatives of these categories were often held in the camps together and there were no differences in their custodial control and labor use. It was only by 1920–21 that the RSFSR had begun the process of concentrating the category of prisoners of war into separate camps and giving them an independent status. During the years of existence of the camp system of the NKVD of the RSFSR, about 40,000 prisoners of war from the Baltic states and Poland passed through it, of whom about 35,000 people were repatriated, and about 3,000 stayed in the RSFSR for various reasons.

В статье рассматривается феномен «измены флагу» – перехода военнослужащих вермахта на сторону Красной армии. Хронологические рамки статьи ограничены 1941–1943 гг. Это обусловлено наличием значительного количества архивных документов указанного периода из фондов ЦАМО, в которых зафиксированы факты перехода военнослужащих противника на сторону Красной армии, а также соответствующих трофейных документов вермахта, хранящихся в Национальном архиве США. Данное обстоятельство позволяет сравнить отношение противоборствующих сторон к исследуемому явлению. В частности, советские опросные листы военнопленных в обязательном порядке отражали сведения о добровольной сдаче в плен или переходе на сторону Красной армии. На основе анализа документов из российских и зарубежных архивов установлена численность и выявлены мотивы подобной стратегии поведения военнослужащих германской армии и ее союзников. Отмечено, что переходы военнослужащих вермахта на сторону противника фиксировались даже в период наиболее успешных немецких операций 1941–1942 гг. Подчеркивается, что численность перебежчиков существенно увеличивалась во время любых кризисных явлений на Восточном фронте. По мнению авторов, при принятии решения о переходе линии фронта основную роль играли мотивы личного, а не идеологического плана. Значительную часть перебежчиков вермахта составляли военнослужащие ненемецкой национальности, менее устойчивые к воздействию неблагоприятного развития ситуации на фронте.
The article examines the phenomenon of the "deserters of the flag," i.e. the defection of the Wehrmacht soldiers to the Red Army. The chronological scope of the article is limited to the period between 1941 and 1943, which is due to the existence of a significant number of archival documents that contain information about the facts of deflection of the enemy's military personnel to the Red Army during this specific period in the fonds of the Central Archive of the Ministry of Defense of the Russian Federation (TsAMO) as well as the corresponding captured Wehrmacht documents stored in the US National Archives. This circumstance allows us to compare the attitude of the warring parties to the phenomenon under study. In particular, the questionnaires filled in by the Soviet side for prisoners of war necessarily contained information about voluntary surrender or defection to the Red Army. Based on the analysis of documents from Russian and foreign archives, the number of defectors was determined and the motives for such a strategy of behavior of military personnel of the German army and its allies were identified. It is noted that instances of defection of Wehrmacht military personnel to the enemy's side were recorded even during the period of the most successful German operations in 1941–42. It is emphasized that the number of defectors increased significantly during any crises at the Eastern Front. According to the authors, when the decision to cross the front line was made, personal rather than ideological motives played the main role. A significant part of the Wehrmacht defectors included military personnel of non-German ethnicity, who were less resistant to the effects of unfavorable developments at the front.