The aim of this article is to present a consistent conception based on linguistic facts. The author does not discuss any arguments related to its creation. The problem of the hermeneutic analysis of Mandelstam's Ode lies in the debates about Mandelstam's reasons and aims of writing the poem. There are two basic concepts that explain the emergence and importance of The Ode, 1937. N. Mandelstam, E. Gerstein, A. Kushner, S. Averintsev, B. Sarnov consider that this poem was written with a disregard for the feeling of inner poetic righteousness, in order to protect his life. They explain the absurd and ridiculous images of the poem (such as "with Stalin's eyes a mountain is pushed apart", "the thick eyebrow at someone nearby flashing") by the fact that it was written under compulsion. The second group of scholars led by M.L. Gasparov believe in the sincere pro-Stalin sentiments of the poet. The stylistic awkwardness of The Ode is not considered by this group of researchers. The author makes an evidence-based, empirical analysis of the language structure of the poem, relying on the traditional grammar and literary analysis as well as on the tools of psycholinguistic analysis based on works of N. Chomsky, A. Korzybski, J. Grinder, R. Bandler. The author concludes that The Ode is written in the Aesopian language, it is an ambiguous text, a two-planned discourse. In the foreground the reader can see a eulogy to the Vozhd. However, it is a mock eulogy, a grotesque and sinister caricature. The Ode begins in the same way as a 1937 humorous poem by Mandelstam ("If I married an Egyptian woman . . ."), and every epithet, every speech structure describing peoples' Vozhd continues the same satirical line. For example, a number of adjectives have a pronounced negative connotation: sly, anxiously, rattlesnakes, greedy, rapacious, gloomy, painfully. ?nother proof is that Stalin is portrayed in a visual modality which is untypical for the poet. Mandelstam's lyrical hero is always a kinesthetic and a poet. But here the situation is reversed: the artist draws. The second meaning of the poem comes to what is really important to Mandelstam, like people's strength, people's happiness or the continuous movement of history and the role of the poet in this movement. In these lines he returns to his primary kinesthetic modality. And that is the ode. The lines dedicated to "pivotal happiness", "kids' games", "affectionate books", sound deep, poetic, musical in Mandelstam's way. Hence, the author believes that the poet neither betrays the sense of inner poetic righteousness for the sake of political expediency, nor becomes an ideologue of Stalinism. In The Ode Mandelstam combines two genres: the ode and the satire. Satire dispels the image of Stalin, it dispels fear and darkness enveloping his figure, and through the broken Stalin's grand portrait emerges an odic, lofty story: the life of people, the mission of the poet and their unity.
Поступила в редакцию: 22.11.2019. Принята к печати: 15.12.2020. ; Submitted: 22.11.2019. Accepted: 15.12.2020. ; В статье рассматривается один из самых напряженных и трудных периодов в жизни Герцена, связанный с идеологическим кризисом писателя конца 1840-х гг., который находит отражение в его публицистических работах 1850-х гг. В исследовании предпринята попытка комплексного анализа книги «С того берега» как автобиографического текста с целью проследить формирование новой концепции личности автора и способов преодоления его мировоззренческого кризиса. Исследуется характер автобиографизма Герцена 1850-х гг., получившего в работе Л. Я. Гинзбург определение исторического. Исторический автобиографизм приходит на смену романтическому автобиографизму, характерному для герценовских работ 1830-х гг., и социально-психологическому, свойственному его творчеству 1840-х гг. Вопросы исторического порядка становятся теперь частью личной жизни писателя. Более того, Герцен персонифицирует принципы историософии: опыт отдельной личности расценивается им как опыт всего человечества. Однако кризис Герцена был также связан и с его неопределенным положением в европейских демократических кругах. Неслучайно он формулирует и выбирает для себя позицию стороннего наблюдателя. Эта позиция подкрепляется методом исторических аналогий (определение Р. Хестанова) — Герцен сравнивает события современной Европы с событиями конца античной цивилизации, а себя сопоставляет с римскими философами. Также он прибегает к приему театрализации настоящего, а следовательно, и самой истории, за счет чего происходит эффект двойного переживания (переживание над пережи- ванием, или метапереживание), что помогает ему дистанцироваться от событий дня сегодняшнего и преодолеть «душевную драму» конца 1840-х — начала 1850-х гг. ; This article examines one of the most stressful and difficult periods in Herzen's life associated with the writer's ideological crisis of the late 1840s, which was reflected in his journalistic works of the 1850s. This research is an attempt to carry out a comprehensive analysis of the book From the Other Shore as an autobiographical text in order to trace the formation of a new concept of the author's personality and ways to overcome his ideological crisis. The article examines the nature of autobiographism in Herzen's creative writing of the 1850s, which L. Ya. Ginzburg defined as historical autobiographism. Romantic autobiographism of the 1830s and socio-psychological autobiographism of the 1840s were replaced by historical autobiographism (definition by L. Ginzburg). Issues of historical order become part of the writer's personal life. Moreover, Herzen personifies the principles of historiosophy: he regards the experience of an individual as the experience of humanity at large. However, Herzen's uncertain position in European democratic social circles was responsible for the crisis as well. That is why Herzen formulated and chose for himself the position of an outside observer. The method of historical analogies (definition by R. Нestanov) highlights this new view — Herzen compares the events of Europe with the events of the end of Ancient civilization and juxtaposes himself with Roman philosophers. Furthermore, he uses the technique of dramatising the present, and, consequently, history itself, which leads to the effect of double reflection (reflection of reflection or meta-reflection), and helps him distance from the present and overcome the emotional drama of the late 1840s — early 1850s.
The article is devoted to the fundamental principles expressing the essence and conditionality of inheritance law, which determines the general direction of legal regulation - the principles of inheritance under the law of the Republic of Moldova. The relevance of this work is beyond doubt, the material of the article is based on the study and generalization of norms and theses of inheritance law. Objective: The purpose of writing this research paper is to identify and explain the specific nature of inheritance principles by law, as a legal category in the legislation of the Republic of Moldova. In the Russian legal doctrine the present work is devoted to the work of such authors as: B.A. Bulaevsky (Б.А. Булаевский), E. V. Valkova (Е. В. Валькова), E.A. Kirillovа (Е.А. Кириллова), A.M. Nemkov (А.М. Немков), N.S. Smolkov ( Н.С. Смольков) and others. Model: The methodological basis of this study was made by general scientific methods, such as: dialectical, structural-functional, formally logical, and also a special-legal method - legal-dogmatic. The main idea and meaning of inheritance according to the law, as a separate institution of inheritance law, consist in the possibility and guarantee of the transition of all benefits acquired and acquired during the life of the testator, to his relatives and surviving spouse. Conclusions: As a result of the research done, we came to the conclusion that the principles of inheritance according to the law reflect not only the laws of the whole hereditary law, but also represent special norms in the field of hereditary legal relations. ; Статья посвящена основополагающим началам, выражающим сущность и обусловленность наследственного права, определяющим общую направленность правового регулирования - принципам наследования по закону Республики Молдова. Актуальность данной работы не вызывает сомнения, материал статьи основан на изучении и обобщении норм и тезисов наследственного права. Задача: Цель написания настоящей исследовательской работы заключается в определении и разъяснении специфики принципов наследования по закону, как правовой категории в законодательстве Республики Молдова. В Российской правовой доктрине настоящей теме посвящены работы таких авторов, как: Б.А. Булаевский, Е. В. Валькова, Е.А. Кириллова, А.М. Немков, Н.С. Смольков и других. Модель: Методологическую основу настоящего исследования составили общенаучные методы, такие как: диалектический, структурно-функциональный, формально логический, а также специально-юридический метод - юридико-догматический. Основная идея и смысл наследования по закону, как отдельного института наследственного права, заключаются в возможности и гарантии перехода всех благ, нажитых и приобретенных в течение жизни наследодателя, к его родственникам и пережившему супругу. Выводы: В результате проделанной исследовательской работы мы пришли к выводу, что принципы наследования по закону отражают не только закономерности всего наследственного права, но и представляют специальные нормы, действующие в области наследственных правоотношений.
The article discusses recent in vivo work «Vixi» by A. Adamovich, in which the author reinvents the cultural and spiritual history of Belarus. In stories written in the genre of the art autobiography, the writer returns with memories during the pre-war childhood, to re conceptualize the past, pays homage to people who had somehow come into his life and influenced the nature of his world, re-member already familiar to the reader episodes of military youth, but delivers them in the name of self, looking for many of them a new meaning and depth. The author focuses on not only the war but also the postwar period. A. Adamovich raises difficult questions of our time, reflects on the prospects of state administration in the framework of democracy, humanism and the higher forces of the universe. The work reveals the peculiarities of the author's perception of the events of the great Patriotic war through the prism of moder-nity. This article defines the genre in question works, specific characteristics of the writing of the text. The magnitude of the event series «Vixi» (the analysis of global historical events and personal family upheavals) enables vector to the disclosure problem. Cul-tural and spiritual history of Belarus shows A. Adamovich closely with personal memories. Especially important is the philosophical understanding of death, which the writer connects with her mother. The woman and her role in history (especially in war) and the family form a Central thematic core of the work ; В статье рассматривается последнее прижизненное произведение «Vixi» А. Ада-мовича, в котором автор переосмысливает культурное и духовное прошлое Беларуси.В работе выявляются особенности авторского восприятия событий Великой Отечественной войны сквозь призму современности. В статье определяется жанр рассматриваемого произведения, учитываются особенности написания текста. Масштабность событийного ряда «Vixi» (осмысление мировых исторических событий и личных семейных перипетий) даёт возможность широкого векторного раскрытия проблемы. Культурное и духовное прошлое Беларуси показывается А. Адамовичем в тесной связи с личными воспоминаниями. Особенно важным является философское осмысление смерти, которую писатель связывает с матерью. Женщина и её роль в истории (особенно на войне) и в семье формируют центральное тематическое ядро произведения. ; У статті розглядається останній прижиттєвий твір «Vixi» А. Адамовича, в якому автор переосмислює культурне і духовне минуле Білорусі. У роботі виявляються особливості авторського сприйняття подій Великої Вітчизняної війни крізь призму сучасності. У статті визначається жанр розглянутого твору, враховуються особливості написання тексту. Масштабність подієвого ряду «Vixi» (осмислення світових історичних подій і особистих сімейних перипетій) дає можливість широкого векторного розкриття проблеми. Культурне та духовне минуле Білорусі показується А. Адамовичем в тісному зв'язку з особистими спогадами. Особливо важливим є філософське осмислення смерті, яку письменник пов'язує з матір'ю. Жінка і її роль в історії (особливо на війні) і в родині формують центральне тематичне ядро твору.
At present, due to the revival and development of Buddhism in Kalmykia, there arises the question of the origin and continuity of the Kalmyks' Buddhist tradition. Buddhist philosophy and religious cult had structuring significance and influenced the mentality and way of life of the Kalmyks' ancestors — the Oirats. Herewith, the predominant place was occupied by the Tibetan Gelug tradition, founded by Je Tsongkhapa at the turn of the 15th century. Profound philosophical treatises and a network of monasteries with a strict education system formed the extensive religious and philosophical heritage of Tsongkhapa. The article deals with the doctrinal foundations of the Buddhist Gelug tradition, their integration into the spiritual space of the Oirats in the context of the intercultural interaction of Tibet and the Oirat Khanates.In the 17th century, as a result of the Oirats' intervention, the Gelug tradition took a dominant position in Tibet, and Buddhism became a national-state religion of the Oirats themselves. That contributed to the consolidation of the Oirat society and the formation of their cultural space based on the Buddhist picture of the world. Oirat monks studied in the Gelug monasteries, translated Tsongkhapa's philosophical treatises and distributed them across their nomad territories; the treatises explained the essence of the gradual improvement of the personality on the path to enlightenment, determined the essential content of Tantric ritual practice, and constituted the theoretical basis of the Gelug tradition.Based on the data of scientific research, core writings of Tsongkhapa, historic chronicles, samples of Oirat legislative and folk art, the author of the article concludes that the basic categories of the Gelug philosophical tradition were reflected in the Oirats' worldview and contributed to the subsequent formation of their culture. In accordance with Tsongkhapa's teaching on personal perfection through the practice of renunciation, compassion and wisdom, the Oirats attached great importance to such qualities as chastity, humanity, virtue, and justice. Buddhist wisdom, consisting in the awareness of the interdependence of existence through discursive analysis, cohered with the categories of collective responsibility, interconnectedness, a conscious aspiration to learning, and self-perfection that were the spiritual regulators of the life of the Oirat society. Along with the philosophical interpretation of Tsongkhapa's teachings, which was mainly accessible to the spiritual and secular elite, ritual practice was also widely spread. ; В настоящее время в связи с возрождением и развитием буддизма в Калмыкии встает вопрос о происхождении и преемственности буддийской традиции калмыков. Буддийская философия и религиозный культ имели структурирующее значение и влияли на мировоззрение и образ жизни предков калмыков — ойратов. При этом главенствующее место занимала тибетская традиция гелуг, основанная Чже Цонкапой на рубеже XIV–XV вв. Глубинные философские трактаты и сеть монастырей со строгой системой образования составили обширное религиозно-философское наследие Цонкапы. В статье рассматриваются доктринальные основания тибетской буддийской традиции гелуг и их интеграция в духовное пространство ойратов в контексте межкультурного взаимодействия Тибета и ойратских ханств.В XVII в. в результате вмешательства ойратов традиция гелуг заняла доминирующее положение в Тибете, а буддизм стал национально-государственной религией самих ойратов. Это способствовало консолидации ойратского социума и формированию их культурного пространства на основе буддийской картины мира. Ойратские монахи обучались в гелугпинских монастырях, переводили и распространяли в родных кочевьях философские трактаты Цонкапы, которые, составив теоретическую базу традиции гелуг, разъясняли суть поэтапного совершенствования личности на пути к просветлению и определяли сущностное содержание тантрической ритуальной практики.На основе данных научных исследований, основополагающих сочинений Чже Цонкапы, исторических хроник, образцов ойратского законодательного и народного творчества автор статьи приходит к выводу, что базовые категории философской традиции гелуг получили отражение в мировоззрении ойратов и способствовали последующему формированию их культуры. В соответствии с учением Цонкапы о совершенствовании личности через практику отречения, сострадания и мудрости ойраты важными считали такие качества, как воздержанность, гуманность, добродетель, справедливость. Буддийская мудрость, которая заключается в осознании взаимообусловленности бытия посредством дискурсивного анализа, согласовывалась с категориями коллективной ответственности, взаимосвязанности, осознанного стремления к обучению и самосовершенствованию, являвшимися духовными регуляторами жизни ойратского общества. Наряду с философским осмыслением учения Цонкапы, которое в основном было доступно духовной и светской элите, большое распространение получила и обрядовая практика.
В данной статье идет речь о том, как время радикальных перемен трансформирует литературную ситуацию, меняет само содержание современности. В это содержание входит смена типов художественного мышления, взаимодействие стилевых тенденций, возникновение актуальной тематики, смена самих форм бытования литературного произведения, изменение писательского статуса в социуме, рождение новых читательских запросов. Литературная современность рассматривается как поливекторный процесс, в который включаются различные творческие группы, писательские сообщества. Они предлагают свои инновации. Существо новизны очередной эпохи может выражаться в активном споре с предшествующими литературными моделями. Современники могут вкладывать в понятие новое разное содержание. Так, в чрезвычайно политизированные 1920-е годы черты нового могла вдруг приобрести ориентация не на идеологическую доминанту творчества, а на талант художника, на эстетическое качество его творческого продукта, на обновление художественных форм (Серапионовы братья, Перевал). Под новым понимали варианты плодотворного синтеза фантастики и быта, реализма и символизма, реализма и экспрессионизма, точечной конкретики и широкого абстрагирования. Рассматривались судьбы отдельных жанров (например, романа). Новое могло проявиться и в самом понимании своевременности (актуальности) литературного произведения. С постепенным введением жесткой регламентации в литературный процесс менялось понимание такой актуальности (теория социального заказа). Неочевидность нового (скрытая своевременность) позволяет подвергать литературу 1920-х годов переоценкам, посмотреть на нее с вековой дистанции. Обнаруживаются подлинные инновации этого времени. ; In this article, we are talking about how the time of radical changes transforms the literary situation, changes the very content of modernity. This content includes a change in the types of artistic thinking, the interaction of style trends, the emergence of relevant topics, the change in the very forms of existence of a literary work, the change in the writer's status in society, the birth of new reader requests. Literary modernity is considered as a polyvector process, which includes various creative groups and writing communities. They offer their own innovations. The essence of the novelty of the next epoch can be expressed in an active dispute with the previous literary models. Contemporaries can put different content into the concept of a new one. So, in a highly political 1920-ies features of the new could suddenly acquire focus not on the ideological dominance of creativity and talent on the aesthetic quality of its products, to update the art forms (Serapion's brothers, Pass). Under the new one, we understood the variants of a fruitful synthesis of fiction and everyday life, realism and symbolism, realism and expressionism, point specifics and broad abstraction. The fate of individual genres (for example, the novel) was considered. The new could manifest itself in the very understanding of the timeliness (relevance) of a literary work. With the gradual introduction of strict regulation in the literary process, the understanding of such relevance changed (the theory of social order). The non-obviousness of the new (hidden timeliness) allows us to reevaluate the literature of the 1920s, to look at it from a century-old distance. The true innovations of this time are revealed.
Byzantium retained the institute of slavery despite being a Christian state. Christian ideology was to come into a confrontation with social reality, but in fact both coexisted peacefully in many spheres. This paper aims to demonstrate the ways along which the integration of the social phenomenon of slavery with the religious institute of monasticism took place, i.e. how this process is reflected in laic and ecclesiastic law, as well as canonistics. Did the humanisation and mitigation of law occur over time? Was there any difference between the approaches of laic and ecclesiastical law, and canonistics? The article considers the question of slaves' integration into monkhood in the context of the entire Byzantine millennium. The research is based on documents of civil law (the law of Valentinian III, the constitutions included in the Codex Justinianus, Justinian's Novels, the Ecloga, Basilika, and Leo VI's Novels), ecclesiastical law (the Canons of the Councils of Gangra and Chalcedon, and the apostolic rules), secular and ecclesiastical law (the Nomokanon in 14 titles), works of canonists (Zonaras, Aristenos, and Balsamon, Matthew Blastares), as well as some extracts from the Rules of Basil the Great, Pachomius, and the Life of Hypatius of Rufiniana. The article concludes that in Canon law and writings of canonists, the position of the Church is abundantly clear: a slave may not become a monk, cleric or bishop without his master's authorisation. The canon of 451 was adopted once and for all, it did not undergo any change. It is under the terms of Justinian's Novels that the humanisation of law can be stated. This Emperor granted all men, both slaves and free ones, the right (almost in equal measure) to follow their religious vocation. Having put on a monastic habit, a slave became conditionally free, for he was to return to his previous status when leaving his monastery. ; В Византийской империи, несмотря на то, что она была христианским государством, продолжал существовать институт рабства. Однако христианская идеология, которая могла бы вступить в конфронтацию с социальной реальностью, в действительности мирно уживалась с ней во многих областях. Цель данной работы показать, как происходила интеграция социального института рабства с религиозным, а именно монашества, какое это нашло отражение в светском и церковном законодательстве, а также в канонистике. Происходила ли с течением времени гуманизация и смягчение законодательства, чем отличались подходы светского и церковного права к этим вопросам? Вопрос интеграции рабов в монашество рассматривается в статье в контексте всего византийского тысячелетия. Источниковой базой исследования служат памятники светского (закон Валентиниана III, конституции, включенные в Кодекс Юстиниана, новеллы Юстиниана, Эклога, Василики, новеллы Льва VI) и церковного законодательства (каноны Гангрского и Халкидонского соборов, апостольские правила), светско-церковного права (Номоканон XIV титулов), произведения канонистов (Зонары, Аристина и Вальсамона, Матфея Властаря), извлечения из Правил Василия Великого, Правил Пахомия и Жития Ипатия Руфинианского. В статье сделан вывод, что в каноническом праве и сочинениях канонистов позиция Церкви выражена предельно ясно — раб без воли господина не мог стать монахом, клириком или епископом. Канон, принятый в 451 г., впоследствии не изменялся. О гуманизации законодательства можно говорить применительно к новеллам Юстиниана — императора, предоставившего всем — и рабам, и свободным — право (почти в равной мере) следовать своему религиозному призванию. Раб, принявший схиму, становился условно свободным, поскольку если он покидал монастырь, то возвращался в свое прежнее состояние.
У статті на основі значного корпусу документальних матеріалів, переважно вперше введених до наукового обігу, зроблено спробу реконструювання деяких фрагментів біографії одеського вченого-історика А. Г. Готалова- отліба – педагога, історика медієвістики, педагогіки і систем народної освіти багатьох країн світу. У 1920-х – 1950-х рр. вчений брав активну участь у формуванні та розвитку культурного життя в Одесі. Вивчено значний пласт наукової літератури, присвяченої персоні вченого, в якій виявлено значну кількість помилок і неточностей в його біографії. Наукова література представлена значним пластом наративу, присвяченого персоні А. Г. Готалова-Готліба. Серед них є публікації, що мають за змістом різний жанр, характер і тон викладу: інформаційні, абсолютно-ідеалістичні, публіцистично-викривальні і раціонально-аналітичні. Серед понад двох десятків публікацій тільки шість, написані з використанням значного корпусу історичних джерел, із застосуванням критичного підходу до них, без видимого бажання авторів прикрасити біографію А. Г. Готалова-Готліба і возвеличити його особистість. Для написання статті були використані архівні матеріали, які відклалися і зберігаються у документальних сховищах Одеси, Києва і Москви, що дозволило внести правки та уточнення до біографії професора. Введені до наукового обігу історичні джерела для представлення нових штрихів реконструкції просопографічного портрета А. Г. Готалова-Готліба надзвичайно різноманітні як за своїм походженням, так і за змістом. Комплексне дослідження історичних джерел дозволяє простежити перманентні процеси в житті А. Г. Готалова-Готліба на тлі драматичних суспільно-політичних і соціально-економічних ситуацій, характерних для Російської імперії / СРСР у першій половині ХХ ст. Внесені уточнення істотно допомагають реконструювати деякі фрагменти його біографії в новому ракурсі, ліквідувати наявні в ній неточності і привнести нові штрихи до просопографічного портрету А. Г. Готалова-Готліба в контексті його приватних і повсякденних практик. Наведені факти біографії А. Г. Готалова-Готліба чітко характеризують його як яскравого представника вченого-конформіста, який під впливом тиску діючих політичних режимів приймав існуючий порядок речей, панівну думку мас, безпринципно і некритично дотримувався домінуючого зразка поведінки. ; In the article, an attempt was made to reconstruct certain fragments of the biography of the Odessa historian A. G. Gotalov-Gotlib, the teacher, historian of medieval studies, pedagogy and public education systems of many countries of the world, based on a considerable body of documentary materials, primarily for the first time introduced into scientific circulation. In the 1920's – 1950's. the scientist took an active part in the formation and development of the cultural life of Odessa. A significant layer of scientific literature devoted to the person of the scientist in which a large number of errors and inaccuracies in his biography. Scientific literature is represented by a significant layer of the narrative dedicated to the person of A. G. Gotalov-Gotlib. Among them there are publications that have a different genre, character and tone of presentation: informational, absolutely idealistic, publicisticaccusatory and rational-analytical. Among more than two dozen publications, only six are written using a significant body of historical sources, using a critical approach to them, without the apparent desire of the authors to embellish the biography of A. G. Gotalov-Gotlib and exalt his personality. Attracted for writing the article, identified archival materials that have been deposited and stored in document stores in Odessa, Kiev and Moscow, allowed to make edits and clarifications in the biography of the professor. The historical sources brought to scientific circulation for presenting new strokes of the reconstruction of the prosopographical portrait of A. G. Gotalov-Gotlib are extremely diverse both in their origin and in their content. A comprehensive study of historical sources makes it possible to trace the permanent processes in the life of A. G. Gotalov-Gotlib against the backdrop of dramatic socio-political and socioeconomic situations typical of the Russian Empire / USSR in the first half of the twentieth century. The amendments made help significantly to reconstruct some fragments of his biography in a new perspective, eliminate the inaccuracies in it and bring new touches to the prosopographical portrait of A. G. Gotalov-Gotlib in the context of his private and everyday practices. These facts biography A. G. Gotapov-Gottlieb clearly describe him as a brilliant representative-conformist scholar who under the influence of existing political regimes pressure took the existing order of things, the prevailing view of the masses, unscrupulously and uncritically followed the dominant pattern of behavior. ; В статье на основе значительного корпуса документальных материалов, преимущественно впервые введенных в научный оборот, сделана попытка реконструкции некоторых фрагментов биографии одесского ученого-историка А. Г. Готалова-Готлиба – педагога, историка медиевистики, педагогики и систем народного образования многих стран мира. В 1920-х – 1950-х гг. ученый принимал активное участие в формировании и развитии культурной жизни Одессы. Изучен значительный пласт научной литературы, посвященной персоне ученого, в которой установлено большое количество ошибок и неточностей в его биографии. Для написания статьи были использованы архивные материалы, которые отложились и сохраняются в документальных хранилищах Одессы, Киева и Москвы, а также позволили внести правки и уточнения в биографию профессора. Внесенные уточнения существенно помогают реконструировать некоторые фрагменты его биографии в новом ракурсе, ликвидировать имеющиеся в ней неточности и привнести новые штрихи к просопографическому портрету А. Г. Готалова-Готлиба в контексте его частных и повседневных практик.
The author compares the semantics of the Russian čest' and dostoinstvo with that of the Polish cześć, honor and godność. The Russian čest' is characterized by two aspects: external (respect for someone, e.g. čest' i slava geroyam 'honor and glory to the heroes') and internal (a high moral value, e.g. čelovek česti, čestnyy čelovek 'a person of honour'). This semantic differentiation is manifested in synonymous sets, derivatives and phraseological units. The semantic duality of this kind is characteristic of all Slavic languages: it is a continuation of the Proto-Slavic meaning of *čьstь (from the verb čisti/čьsti 'revere, respect'). The original "actional" meaning developed into the abstract 'respect, deference', and then into the more concrete 'medal, award'. The semantic structure of the concept is analyzed through the actants of the verb čtit': its subject (who respects?), object (who is respected?), the relation between th em, and the reason why a person is respected. Russian derivatives and phraseological units (okazat' čest' 'show respect', byt' v česti 'be respected' etc.), similarly to other Slavic languages, mainly refer to the external aspect (showing respect towards someone), whereas the internal aspect (the reason why someone is respected) is historically secondary. Prototypically, the subject of čestnyy (adj.) is a person, evaluated mainly through what they do not do: lie, steal, etc. (therefore, truth and justice are important values for the speakers). In Russian, the "external" aspect of čest' and čestnyy has weakened over the centuries (it is preserved in stereotyped usages) and the "internal", ethical aspect had gained strength – the latter is already found in the 19th c., in the writings of Pushkin, Lermontov (pogib poèt – nevol'nik česti 'a poet has died, a slave to čest''), Lev Tolstoy and in political slogans (čestnye vybory 'fair elections').The Polish counterpart of the Russian čest' is the Latin loan word honor, defined as 'personal dignity' (słowo honoru 'word, promise', lit. 'the word of honour', sprawa honoru 'a matter of honour'), but the plural honory (czynić honory 'do the honours') has an "external" meaning. Old-Polish cześć referred to acts of showing respect, which points to its external dimension.In both languages, there is now a tendency to express the "internal" aspects of the semantics of the Russian čest' and Polish honor, in accord with the growing interest in human inner life and people's personality. In both languages, too, there exist lexemes that express the features and behaviour of people in the context of moral values, independent of external judgement: Pol. godność and Russian dostoinstvo. ; Autorka analizuje semantykę ros. честь, достоинствo i pol. cześć, honor i godność, pokazując różnice i podobieństwa. Rosyjski koncept čest' ma dwie strony: zewnętrzną (szacunek okazywany komuś, np. čest' i slava gerojam) i wewnętrzną (wysoka wartość moralna, np. čelovek česti, čestnyj čelovek). To zróżnicowanie semantyczne znajduje potwierdzenie w różnych szeregach synonimicznych oraz w derywatach i frazeologizmach. Taka dwoistość znaczeniowa, obecna w ros. pojęciu честь, jest właściwa wszystkim językom słowiańskim, przedłuża bowiem pierwotne słowiańskie znaczenie słowa *čьstь (od czasownika čisti / čьsti o znaczeniu 'czcić, poważać'). Pierwotne znaczenie "akcjonalne" rozwijało się w znaczenie abstrakcyjne 'poważanie, szacunek', a dalej też w bardziej konkretne znaczenie 'odznaczenie'. Semantyczną strukturę konceptu autorka analizuje, wychodząc od aktantów czasownika czcić, pyta o podmiot (kto czci), o obiekt (kogo ten ktoś czci), o relacje łączące podmiot z obiektem czci i za co ktoś kogoś czci. Rosyjskie derywaty i frazeologizmy (okazat' čest', byt' v česti itp.), podobnie jak w innych językach słowiańskich odnoszą się przede wszystkim do strony zewnętrznej (okazywania czci komuś), podczas gdy strona wewnętrzna (to, za co się komuś okazuje cześć) jest historycznie wtórna. Prototypowo subiektem predykatu čestnyj jest człowiek, wartościowany zwykle przez negację, czego nie robi: nie kłamie, nie kradnie itd., co zakłada, że ważną wartością dla mówiących jest prawda, sprawiedliwość itd. W języku rosyjskim "zewnętrzne" znaczenie czci (okazywanie szacunku) i przymiotnika čestnyj w ciągu wieków słabnie, utrwala się w wyrażeniach kliszowanych, a narasta znaczenie "wewnętrzne", etyczne, które znajdujemy już w XIX wieku, u Puszkina, Lermontowa (pogib poèt -- nevol'nik česti), Lwa Tołstoja i we współczesnym hasłach politycznych (čestnye vybory).W języku polskim odpowiednikiem ros. konceptu česti jest zapożyczony z łaciny honor, definiowany jako 'godność osobista' (słowo honoru, sprawa honoru), ale lm. honory (czynić) ma znaczenie "zewnętrzne". Stpol. cześć odnosiła się do okazywania szacunku, ma więc wymiar zewnętrzny.W obu językach autorka stwierdza podobną tendencję do wyrażania "wewnętrznej" semantyki ros. честь i pol. honor. Tendencja ta odpowiada rosnącemu zainteresowaniu światem wewnętrznym człowieka i cechami jego osobowości. W obu językach funkcjonują też osobne leksemy dla wyrażenia cech i zachowań człowieka w perspektywie wartości moralnych, niezależnych od zewnętrznych ocen: pol. godność, ros. dostoinstvo. ; There is no abstract available for this language
Need of research and introduction of innovative mechanisms of growth of economy of Russia in the conditions of the accruing crisis tendencies and external restrictions causes relevance of consideration of close interaction and mutually providing production and social infrastructures of the economic development forming additional eff ects in all variety of branches of industrial complex. Formation becomes the initiating factor of such interaction in modern conditions and eff ective use of domestic enterprise potential a necessary condition of which is state – private partnership (PPP). In this regard it is necessary to consider problems and problems of formation of conditions, forms and methods of use of PPP, for development of infrastructure as necessary complex of BasicElements of formation of advanced socially oriented market economy. As an object of research in article the organizational and economic relations assuming eff ective partnership of the government and private institutions for formation of complete and highly eff ective system of the production and social infrastructure causing an intensifi cation of synergetic and multiplicative eff ects of development of a civilized society are considered. Purposes/tasks. The main objective of a statement of materials in this article consists in theoretical justifi cation of basic provisions of realization of PPP in system of production and social infrastructure. The task to prove need of application of PPP for strengthening of multiplicative eff ect at development of this system is set. Methodology. In the methodological plan this work represents the state-of-the-art review of the social and economic processes happening in system of social and production infrastructure. When writing article the complex of general scientifi c methods of research including generalization, economical and statistical, system and analytical cluster and others was applied Results. As a result of performance of this work it is possible to draw a conclusion that production and social infrastructures interacting, form synergetic and multiplicative eff ects. Use of PPP can be considered as the mechanism establishing interaction of infrastructure links (production and social) and strengthening these eff ects. Conclusions/importance. Practical application of results of this work will allow to use eff ectively PPP in branches of production and social infrastructure. Use of this mechanism has the system gearing-up character as promotes achievement of the double duplicating eff ect in all other branches and spheres of economy and society. It is advisable to carry out transition from consideration of development of branches in pure form, to introduction of interaction of production and social infrastructures. The eff ect which isn't seen by cursory examination, in case of deeply studying, positioning of his emergence as functioning of system with positive feedback, can give a powerful impulse of development of economy of a national economy in general. The exit to new quality of economy of infrastructure sectors (as a result - on new production) causes as the end result, new quality of life support. ; Необходимость изыскания и внедрения инновационных механизмов роста экономики России в условиях нарастающих кризисных тенденций и внешних ограничений обусловливает актуальность рассмотрения тесного взаимодействия и взаимообеспечения производственной и социальной инфраструктур формирующего дополнительные эффекты экономического развития во всем многообразии отраслей производственного комплекса. Инициирующим фактором такого взаимодействия в современных условиях становится формирование и эффективное использование отечественного предпринимательского потенциала необходимым условием которого является государственно-частное партнерство (далее – ГЧП). В этой связи необходимо рассматривать проблемы и задачи формирования условий, форм и методов использования ГЧП, для развития инфраструктуры, как необходимого комплекса базовых элементов становления высокоразвитой социально ориентированной рыночной экономики. В качестве предмета исследования в статье рассматриваются организационные и экономические отношения, предполагающие эффективное партнерство государственных и частных структур в целях формирования целостной и высокоэффективной системы производственно-социальной инфраструктуры, обуславливающей интенсификацию синергетического и мультипликативного эффектов развития цивилизованного общества. Цель/задачи. Основная цель изложения материалов в данной статье состоит в теоретическом обосновании основных положений реализации ГЧП в системе производственно-социальной инфраструктуры. Поставлена задача обосновать необходимость применения ГЧП для усиления мультипликативного эффекта при развитии этой системы. Методология. В методологическом плане данная работа представляет собой аналитический обзор социально-экономических процессов, происходящих в системе социально-производственной инфраструктуры. При написании статьи применялся комплекс общенаучных методов исследования, включающий обобщение, экономико-статистические, системно-аналитические, кластерный и другие. Результаты. В результате выполнения данной работы можно сделать вывод о том, что производственная и социальная инфраструктуры взаимодействуя, формируют синергетические и мультипликативные эффекты. Использование ГЧП может быть рассмотрено как механизм устанавливающий взаимодействие инфраструктурных звеньев (производственного и социального) и усиливающий эти эффекты. Выводы/значимость. Практическое применение результатов данной работы позволит эффективно использовать ГЧП в отраслях производственной и социальной инфраструктуры. Применение этого механизма носит системный мультиплицирующий характер, поскольку способствует достижению двойного дублирующего эффекта во всех иных отраслях и сферах экономики и общества. Представляется целесообразным осуществить переход от рассмотрения развития отраслей в чистом виде, к внедрению взаимодействия производственных и социальных инфраструктур. Не видимый при поверхностном рассмотрении эффект, в случае глубоко изучения, позиционирования его возникновения как функционирование системы с положительной обратной связью, может дать мощный импульс развития экономики народного хозяйства в целом. Выход на новое качество экономики инфраструктурных секторов (как следствие – на новое производство) обусловливает, как конечный результат, новое качество жизнеобеспечения.
Okoliczności społeczno-historyczne zrodziły silne więzi pomiędzy życiem religijnym Bukowiny a sytuacją polityczną w Austro-Węgrzech na początku XX wieku. Wskazaną analogię potwierdzają materiały publikowane w czasopismach regionalnych, między innymi w "Nowej Bukowinie" («Нова Буковина»), 1912–1914. Analiza większości kwestii religijnych odbywała się przez pryzmat sytuacji społeczno-politycznej w regionie, co potwierdza aktualność kwestii badawczej. Wśród ukraińskich badaczy zagadnień religijnych w kontekście procesów historycznych można wymienić Ałłę Bojko (Алла Бойко), Stepana Kostię (Степан Костя), Marię Rozhiłę (Марія Рожило), Mariana Łozynskiego (Мар'ян Лозинський), Elenę Kanczałabę (Олена Канчалаба), Alionę Ignatuszę (Альона Ігнатуша) oraz innych. Tym niemniej określone wyżej kwestie badawcze potrzebują bardziej dokładnych badań. Problem utworzenia na Bukowinie odrębnej ukraińskiej Cerkwi prawosławnej, niezależnej od Cerkwi rumuńskiej, można określić jednym z najbardziej aktualnych dla mieszkańców Czerniowiec na początku XX wieku. Pozycja miejscowej inteligencji regionalnej otrzymała wsparcie ze strony niektórych miejscowych mediów. W roku 1885 w Czerniowcach powstała ukraińska gazeta "Bukowina". Przez cały okres istnienia (do 1910 roku) wydanie to popierało ideę stworzenia Cerkwi ukraińskiej. Politycy regionu w znacznym stopniu przyczynili się do popularyzacji idei Cerkwi dla Ukraińców, mimo że niektórzy z nich byli grekokatolikami. Między innymi Omelian Popowycz (Омелян Попович), Jerotej Pigulak (Єротей Пігуляк) oraz Stepan Smal-Stocki (Степан Смаль-Стоцький) na łamach "Bukowiny" często podkreślali potrzebę uregulowania kwestii religijnej. Zawirowania polityczne rozproszyły jednak proukraińskie siły patriotyczne. Konflikt między Stepanem Smal-Stockim a Mykołą Wasylko (Микола Василько) doprowadził do zamknięcia "Bukowiny", zaś redakcja podzieliła się. Niektórzy badacze, między innymi Arkadij Żywotko (Аркадій Животко) oraz Myrosław Romaniuk (Мирослав Романюк), określają "Nową Bukowinę" (1912–1914) spadkobiercą idei "Bukowiny". W rzeczywistości była to podjęta przez M. Wasylkę, który opiekował się czasopismem, próba odnowienia poprzedniej gazety, która ze względu na nowy zespół autorów oraz pogorszenie relacji ze Stapanem Smal-Stockim nie przyniosła sukcesu. Pierwszy numer "Nowej Bukowiny" ukazał się 13 stycznia 1912 r. Gazeta została wydrukowana w drukarni Iwana Zacharki (Іван Захарко), wydawcą został Jerotej Pigulak (Єротей Пігуляк), redaktorem odpowiedzialnym Osyp Dik (Осип Дік). Gazeta przetrwała do połowy 1914 r. Niezbyt trwały sukces "Nowej Bukowiny" w zakresie tematyki religijnej wynikał zarówno z naśladowania polityki redakcyjnej "Bukowiny" (1885–1910), jak i ze starań Jeroteja Pigulaka. Wiadomości na tematy religijne w "Nowej Bukowinie", a nawet bohaterowie publikacji wyraźnie przywodzili na myśl materiały i bohaterów z odpowiednich rubryk poprzedniej gazety. W publikacjach czasopisma z lat 1912–1914 odnotowaliśmy 66 różnych informacji o tematyce religijnej. W porównaniu z "Bukowiną" liderem pozostały tematy rumunizacji Cerkwi (25 materiałów), kwestia podziału diecezji prawosławnej (17 publikacji, aktualność wzrosła), "kwestia ukraińska" w kościele (8 materiałów), moskalofilstwo (5 materiałów), religia oraz państwo i polityka (4 materiały), religia na skali światowej (4 materiały), dyskusyjne aspekty religii w mediach (3 materiały). Kwestie religijne na pierwszych stronach "Nowej Bukowiny" były dosyć zróżnicowane tematycznie. Przyczynił się do tego cały szereg czynników społeczno-politycznych, w tym relacje narodowościowe i religijne w kraju, sytuacja polityczna oraz pozycja prawosławnego konsystorza. Analiza koncepcji "Nowej Bukowiny" świadczy o wyraźnym wpływie prekursora, czyli gazety "Bukowina", co można zauważyć także w materiałach na tematy religijne, m.in. w publikacjach o rumunizacji Kościoła prawosławnego. Podstawowy problem dotyczył nie tyle różnorodności wyznaniowej, ile przymusowego wprowadzania przez konsystorz obcego języka i kultury. To w sposób naturalny wywoływało kolejne kwestie, a mianowicie podział diecezji (jako warunek rozwoju Ukraińców na Bukowinie) oraz określenie roli Ukraińców w procesie powstania odrębnego kościoła. Oczywiste jest, że podobne materiały wyglądały jak swoisty apel autorów piszących o ukraińskiej tożsamości narodowej, ponieważ w tym okresie Kościół był traktowany jako jeden z wyznaczników tej tożsamości. ; Social and historical circumstances created close ties between the religious life of Bukovina and the political situation in Austro-Hungary at the beginning of the 20th century. The indicated analogy is confirmed by materials published in regional magazines, including "Nowa Bukovina" ("Нова Буковина"), 1912–1914. Most religious issues were analyzed through the prism of the socio-political situation in the region, which confirms the topicality of the research issue. Ukrainian researchers of religious issues in the context of historical processes include Alla Boyko (Алла Бойко), Stepan Kostia (Степан Костя), Maria Rozhiła (Марія Рожило), Marian Łozynski (Мар'ланян Лаланане Лаланянасалалане (Альона Ігнатуша) and others. Nevertheless, the research issues defined above require more detailed research. The problem of establishing a separate Ukrainian Orthodox Church in Bukovina, independent of the Romanian one, can be called one of the most relevant for the inhabitants of Chernivtsi at the beginning of the 20th century. The position of the local regional intelligentsia received support from some local media. In 1885, the Ukrainian newspaper "Bukovina" was established in Chernivtsi. Throughout its existence (until 1910), this edition supported the idea of creating a Ukrainian church. The politicians of the region largely contributed to the popularization of the idea of the church for Ukrainians, even though some of them were Greek Catholics. Among others, Omelian Popowycz (Омелян Попович), Jerotej Pigulak (Єротей Пігуляк) and Stepan Smal-Stocki (Степан Смаль-Стоцький) often stressed the need to regulate the religious issue in the pages of "Bukovina". However, the political turmoil scattered pro-Ukrainian patriotic forces. The conflict between Stepan Smal-Stocki and Mykola Wasylko (Микола Василько) led to the closure of "Bukovina", and the editors split. Some researchers, including Arkadij Żywotko (Аркадій Животко) and Myrosław Romaniuk (Мирослав Романюк) define "Nowa Bukovina" (1912–1914) as the heir to the idea of "Bukovina". In fact, it was an attempt by M. Wasylek, who looked after the magazine, to renew the previous newspaper, which, due to the new team of authors and the deterioration of relations with Stapan Smal-Stocki, did not bring success. The first issue of "Nowa Bukovina" was published on January 13, 1912. The news-paper was printed in the printing house of Ivan Zacharek (Іван Захарко), the publisher was Jerotej Pigulak (Єротей Пігуляк), and the responsible editor was Osyp Dik (Осип Дік). The newspaper survived until mid-1914. The not very lasting success of "Nowa Bukovina" in the field of religious topics resulted both from imitating the editorial policy of "Bukovina" (1885–1910), and thanks to the efforts of Jerotej Pigulak. The materials on religious topics in Nowa Bukowina, and even the heroes of the publication, were very similar to materials and characters from the relevant columns of the previous newspaper. In the publications of the journal from 1912–1914, we noted 66 different materials on religious topics. Compared to "Bukovina", the leader remained the topics of the Romanianization of the church (25 materials), the issue of the division of the Orthodox diocese (17 publications, the topicality increased), the "Ukrainian question" in the church (8 materials), Muscovy (5 materials), religion, state and politics (4 materials), religion on a global scale (4 materials), controversial aspects of religion in the media (3 materials). Religious issues on the front pages of "Nowa Bukowina" were quite varied thematically. A whole range of socio-political factors contributed to this, including national and religious relations in the country, the political situation and the position of the Orthodox consistory. The analysis of the concept of "Nowa Bukovina" shows a clear influence of the precursor, ie the predecessor – the newspaper "Bukowina", which can also be seen in materials on religious topics, including publications on the Romanianization of the Orthodox Church. The fundamental problem concerned not so much religious diversity as the situation when the consistory forcibly introduced a foreign language and culture. This naturally triggered other topics, namely the division of the diocese (as a necessary agreement for the development of Ukrainians in Bukovina) and the role of Ukrainians in the process of establishing a separate church. It is obvious that similar materials looked like a peculiar appeal of authors writing about Ukrainian national identity, because during this period the church was treated as one of the determinants of identity.
