Suchergebnisse

"Yearbook of Eastern Studies" has been established as a forum for the debate on the multifaceted nature of transformations in Central and Eastern Europe and Asia, with particular focus on the post-Soviet area. The conceptual content of the periodical was born thanks to the professors Zdzislaw J. Winnicki and Walenty Baluk, who edited the first three volumes, which were published formally as separate monographs, but already under the banner of "Wschodnioznawstwo". Since 2010, the Yearbook has the status of a scientific journal, and two years later it has been listed on the journals of the Ministry of Science and Higher Education. In addition, the periodical is indexed in national and international databases such as Index Copernicus, Central European Journal of Social Sciences and Humanities, BazHum and Polska Bibliografia Naukowa. The scientific profile of the periodical, which has consistently been implemented since the beginning of the activity of "Yearbook of Eastern Studies", focuses on the field of social sciences, with particular emphasis on the science of politics and science of safety. Its great advantage is its internationalization, which manifests itself both in terms of composition of the scientific council, reviewers, and authors of texts published in the "Wschodnioznawstwo" in Polish, English and Russian languages. Up to now, researchers from Poland, Azerbaijan, Belarus, Czech Republic, Georgia, Germany, Hungary, Japan, Kazakhstan, Latvia, Macedonia, Russia, Slovakia and Ukraine have published on the cards of the journal. ; Wydawany przez Zakład Badań Wschodnich od 2007 r. rocznik "Wschodnioznawstwo" powstał jako forum debaty nad wielowymiarowością przemian w regionie Europy Środkowej i Wschodniej oraz Azji, ze szczególnym uwzględnieniem obszaru postradzieckiego. Koncepcja merytoryczna periodyku zrodziła się dzięki profesorom Zdzisławowi J. Winnickiemu oraz Walentemu Balukowi, którzy redagowali wspólnie pierwsze trzy tomy, wydane jeszcze z formalnego punktu widzenia jako odrębne monografie, ale już pod szyldem "Wschodnioznawstwa". Od 2010 r. rocznik posiada status czasopisma naukowego, a dwa lata później trafił na listę czasopism punktowanych Ministerstwa Nauki i Szkolnictwa Wyższego. Ponadto periodyk jest indeksowany w krajowych i międzynarodowych bazach, takich jak Index Copernicus, Central European Journal of Social Sciences and Humanities, BazHum czy Polska Bibliografia Naukowa. Profil naukowy periodyku, który konsekwentnie jest realizowany od początku działalności "Wschodnioznawstwa", koncentruje się wokół dziedziny nauk społecznych, ze szczególnym uwzględnieniem nauk o polityce i nauk o bezpieczeństwie. Ogromnym atutem rocznika jest jego umiędzynarodowienie, które przejawia się zarówno w aspekcie składu rady naukowej, recenzentów, jak i autorów tekstów zamieszczanych na łamach "Wschodnioznawstwa" w językach polskim, angielskim i rosyjskim. Do tej pory na kartach periodyku publikowali naukowcy z Polski, Azerbejdżanu, Białorusi, Czech, Gruzji, Japonii, Kazachstanu, Łotwy, Macedonii, Niemiec, Rosji, Słowacji, Ukrainy i Węgier.

The paper is devoted to regional features of the development of inbound tourism in six post-Soviet de facto states–Abkhazia, Nagorno-Karabakh, Transnistria, South Ossetia, and Donetsk and Lugansk people's republics. The authors consider territorial structures of tourism in these republics, the relevant quantitative indicators, and dynamics. The current state of these republics' tourism sectors has been assessed using SWOT analysis methods focusing on strengths, weaknesses, opportunities, and threats that hinder the tourism business development. Special attention is paid to the group of those republics (Abkhazia, Transnistria, and Nagorno-Karabakh before 2020) where tourism was developed better than in other cases due to both their accumulated tourism potentials and available resources and relatively stable military and political conditions. For these republics, inbound tourism is an important source of income and a means to enhance one's external legitimacy. Inbound tourism potentials of other post-Soviet de facto states (South Ossetia, Donetsk, and Lugansk people's republics, and also the Nagorno-Karabakh after the 2020 war) are greatly limited by their weak recreation and financial resources, high risks of political and economic destabilization, and external threats. As opposed to tourism development prospects for internationally recognized states, similar prospects for de facto states are largely determined by security issues and the risk of resumption of hostilities. The comparison of the tourism business in post-Soviet recognized states with similar businesses in other de facto states made it possible to identify similar groups distinguished by common types of tourism, kinds of tourist attractors, contributions of tourism to national GDPs, and by numbers of received tourists. In Abkhazia, Palestine, and Northern Cyprus the most widespread kinds of tourism are beach and cultural tourism that annually attract 1 to 2 million of tourists, who usually come from a neighbor recognized state for a one-day tour. Tourism in Transnistria and Kosovo is less popular: cultural attractions of each of the two republics are visited by some 25 thousand tourists per year. Finally, in Donetsk and Lugansk people's republics, Azad Kashmir, Sahrawi Arab Democratic Republic, and Nagorno-Karabakh (after the 2020 war) only extreme and military tourisms are developed because of unstable military and political conditions, while the number of tourists does not exceed 1 thousand per year. ; В статье рассматриваются особенности развития въездного туризма в шести постсоветских де-факто республиках – Абхазии, Нагорном Карабахе, Приднестровье, Южной Осетии, Донецкой и Луганской Народных Республиках. Проанализирована территориальная структура туризма, его количественные показатели и их динамика. Оценка современного состояния проведена с помощью методов SWOT-анализа: изучены сильные и слабые стороны, а также возможности и угрозы, препятствующие развитию туристического бизнеса. Выделена группа республик – Абхазия, Приднестровье и Нагорный Карабах (до войны 2020 г.), где туризм был или в настоящее время развит лучше как за счет накопленного туристского потенциала и имеющихся ресурсов, так и благодаря активной политике местных властей и относительно стабильной военно-политической обстановке. Въездной туризм в этих республиках служит важным источником получения доходов и средством укрепления внешней легитимности. Возможности остальных непризнанных государств (Южной Осетии, Донецкой и Луганской Народных Республик, а также Нагорного Карабаха после войны 2020 г.) в сфере въездного туризма сильно ограничены слабостью рекреационных и финансовых ресурсов, высокими рисками дестабилизации политической и экономической ситуации и внешними угрозами. В отличие от развития туризма в признанных международным сообществом государствах будущее туризма в де-факто республиках в значительной степени определяется проблемами безопасности и рисками возобновления военных действий. Сравнение туристического бизнеса в постсоветских непризнанных республиках и других непризнанных государствах в мире позволило выделить схожие группы по видам туризма, типам туристских аттракторов, а также вкладу в ВВП государства и количеству принимаемых туристов. В Абхазии, Палестине и Северном Кипре наиболее распространены пляжный и культурно-познавательный туризм, которые привлекают ежегодно 1–2 млн туристов, приезжающих, как правило, из сопредельного признанного государства в рамках однодневного тура. Менее популярен туризм в Приднестровской Молдавской Республике и Косово, где природные и культурные памятники посещает примерно по 25 тыс. туристов в год. И наконец, в Донецкой и Луганской Народных Республиках, Сомали, Азад Кашмире, Сахарской Арабской Демократической Республике и Нагорном Карабахе (после войны 2020 г.) из-за нестабильной военно-политической обстановки развит только экстремальный и военный туризм, а число туристов не превышает 1 тыс. человек в год.

The subject of research, relevance. The development of digital technologies has an impact on almost all areas of society, including the financial sphere. This is the reason for a serious controversy to develop recently and to continue both at the international and national levels in terms of approaches to their legal regulation. This discussion affects both public law and private law. The emergence of such a phenomenon as digital currencies raises the question of their legalization for legislators of various states. The answer to such a question cannot be found without studying the legal consequences of making such a decision for both individuals and the financial system of the state. The purpose. The article puts forward and substantiates a hypothesis that the choice of legal methods for regulating virtual assets is a matter of legal policy, and not just matter of research in the field of defining virtual assets as objects of law or type of property. As a result, when choosing methods of legal regulation of virtual (digital) assets, not only the impact of these legal entities on legal economic turnover (including such issues as the possibility of using excess generated electricity or taxation issues) should be assessed, but also the risk of stimulating illegal "economic" turnover (turnover of things and services in the Darknet, limited turnover of things, for example, drugs), as well as the impact on the financial system. The methodological basis. Various scientific methods of cognition were used to write the article, including system-structural, formal-logical, comparative-legal and dialectical. The research is based on the principles of interdependence and interconnectedness of social processes. The main results, scope of application. The article examines the main approaches to the regulation of digital currencies, studies the phenomenon of digital currency itself, assesses the circumstances that aroused massive interest and enthusiasm for cryptocurrencies. An analysis of current positive legal material is presented, in particular, the approach to the regulation of digital currency contained in the Russian Federal Law of July 31, 2020 No. 259- FZ "On digital financial assets, digital currency and on amendments to certain legislative acts of the Russian Federation". The main differences between digital currencies and such a legal phenomenon as digital rights (including utilitarian digital rights and digital financial assets) are noted. It is noted that in most Russian scientific works in the field of law devoted to digital currencies, attention is paid to the definition of digital currency as an object of civil rights, the foreign experience of attempts of legal regulation of cryptocurrency is considered, emphasis is placed on the positive aspects of the legalization of cryptocurrency for individuals, the risks of legalization of cryptocurrency for individuals, as well as the tasks of regulators in the digital economy are investigated. In addition, some scientific works are devoted to issues related to the digitalization of the economy and digital security. However, little attention is paid to the consequences of the legalization of digital currencies for the monetary system of the state and the potential risks for the stability of monetary systems. Conclusions. Interest in digital currencies may decrease in following situations. Firstly, if the services provided by payment systems are more efficient, reliable, affordable and cheap for the consumer. Secondly, during the implementation of the central bank digital currency project (in Russian case - the digital ruble), since digital currencies issued by central banks have the advantages of private digital currencies, but are devoid of their disadvantages. ; В статье исследуются основные подходы к регулированию цифровых валют. Цифровые валюты – многоаспектный феномен, который появился в последнее десятилетие и вызвал продолжающиеся дискуссии о методах правового регулирования цифровых валют. В статье изучается сам феномен цифровой валюты, оцениваются обстоятельства, которые вызвали массовый интерес и увлечение криптовалютами. Представлен анализ актуального позитивно-правового материала, в частности подход к регулированию цифровой валюты, содержащийся в Федеральном законе от 31 июля 2020 г. № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Отмечены основные отличия цифровых валют от такого правового явления, как цифровые права (включая утилитарные цифровые права и цифровые финансовые активы). Делается вывод о том, что интерес к цифровым валютам может понизиться, если, во-первых, услуги, предоставляемые платежными системами, будут более эффективными, надежными, доступными и дешевыми для потребителя, а во-вторых, при реализация проекта цифровой валюты центрального банка, применительно к России – цифрового рубля.

Purpose of the study. The study focuses on issues of the level assessment of transport system development of large cities. Despite the wide variety of studies on this issue, there is currently no universal approach to assessing the level of development of the transport system at megalopolises. The present study aims to create a tool for a comprehensive assessment of various aspects of urban transport development that are important for all categories of transport users, and to provide a comparative analysis of the world's leading megacities in terms of transport development based on the proposed methodology.Materials and methods. In the study, the authors apply an approach related to the construction of integral indexes and ratings of cities based on the values of these indexes. In the calculations of the index, the authors use statistical data from authoritative open sources and information systems of national and municipal government. Results. Based on the results of the world practice analysis, the authors propose the Urban Transport Development Index developed in order to compare the level of transport system development in various cities. The Index provides an opportunity to identify the weaknesses and strengths of cities, to find reserves for the further improvement and development of recommendations in the field of transport policy on this basis. The Index consists of four sub-indexes: the availability of transport services for the urban population, the quality of transport services, road traffic security and the ecological impact of transport, and freight logistics performance. The Index reflects the main aspects of urban transport development and shows the views of different categories of population on the level of transport services. The paper examines the level of transport system development for 2010, 2015, 2016 and 2017 of a group of comparable cities, which includes Hong Kong, London, Mexico, Moscow, New York, St. Petersburg, Singapore, Istanbul, Tokyo and Shanghai. The results showed that Tokyo and London have occupied the leading positions during the period under review. For the seven years Moscow, St. Petersburg and Shanghai have showed the best dynamics of the Index.Conclusion. The proposed method allows both to evaluate the effectiveness of individual regulatory measures known in the practice of other cities, and to simulate their impact on the transport system of the city. The paper concludes with recommendations for further development of cities' transport systems. ; Цель исследования. Статья посвящена вопросам оценки уровня развития транспортного комплекса крупных городов. Несмотря на широкое разнообразие исследований по этой проблеме, в настоящее время отсутствует универсальный подход к оценке уровня развития транспортного комплекса на уровне мегаполисов. В представленном исследовании поставлена цель – разработать инструмент, позволяющий комплексно оценить различные аспекты развития городского транспорта, значимые для всех категорий его пользователей, а также провести сравнительный анализ ведущих мегаполисов мира по уровню транспортного развития на основе предложенной методики.Материалы и методы. В рамках исследования применяется подход, связанный с построением интегральных индексов, а также рейтингованием городов на основе полученных значений. Материалы и расчеты базируются на использовании данных, полученных из авторитетных открытых источников, а также информационных систем государственного и муниципального управления.Результаты. С учетом результатов анализа мировой практики авторами предложен Индекс развития транспортного комплекса, предназначенный для оценки уровня транспортного развития мегаполисов, выявления слабых и сильных сторон их транспортного комплекса, определения оптимальных путей его дальнейшего совершенствования и разработки на этой основе рекомендаций в области транспортной политики. Индекс состоит из четырех субиндексов, отражающих основные направления развития транспортного сектора: качество транспортного обслуживания населения, доступность транспортных услуг для населения, безопасность дорожного движения и воздействие транспорта на окружающую среду, а также эффективность грузовой логистики. Индекс охватывает все наиболее значимые направления транспортного развития города и характеризует развитие транспортного комплекса с позиции разных категорий пользователей его услуг. Индекс рассчитан для группы сопоставимых мегаполисов в следующем составе: Гонконг, Лондон, Мехико, Москва, Нью-Йорк, Санкт-Петербург, Сингапур, Стамбул, Токио и Шанхай. В результате исследования сформирован рейтинг транспортного развития городов за 2010, 2015, 2016 и 2017 годы. Результаты исследования показали, что в рассматриваемый период наиболее развитыми транспортными системами обладали Токио и Лондон. Наилучшую динамику изменения Индекса за последние семь лет продемонстрировали Москва, Санкт-Петербург и Шанхай.Заключение. Предложенная методика исследования позволяет как оценивать степень результативности отдельных регулирующих мер, известных в практике других городов, так и моделировать их влияние на транспортный комплекс города. В заключение приводятся рекомендации по дальнейшему развитию транспортных комплексов городов.

This article attempts to substantiate, in the light of the synergetic research method, a new aspect of the quality of life - its beauty, its creative and constructive potential. The beauty of life characterizes its quality not through its separate component, but using the same components of the level and quality of life. Let's recall the elements of the standard of living: health and life expectancy, production of the gross national income per capita (GNI), educational and qualification standard of the population, employment, housing and communal living conditions, environment, social security of the people, etc., and quality of life indicators also - through subjective feelings and assessments of living conditions - satisfaction with oneself and one's life as a whole, the state of the country's economy, satisfaction with labor activity, state democracy in the country, government control, a sense of harmony with socio-psychological and many other aspects of life, etc. The beauty of life describes its quality through its new aspect, namely, the emotional and aesthetic state of life. Within the limited framework of the article, the beauty of life as a creative potential is justified by us with such types and forms of labor as: the work of ballerinas and their partners, musicians; through the results of labor: composers, artists and sculptors, workers employed in the fields of mechanical engineering, clothing, food, other industries and agriculture; directly through the types of heroic, selfless and noble labor. Partly, the work justifies the beauty of life as a new side of its quality through a happy family-intimate life with baby talk and crying, which requires, in addition to love and children, normal and comfortable housing and communal living conditions. ; В данной статье предпринята попытка обосновать в свете синергетического метода исследования новый аспект качества жизни– её красоту, её творчески-созидательный потенциал. Красота жизни характеризует её качество не через его отдельную составляющую, а с помощью тех же компонентов уровня и качества жизни. Напомним элементы уровня жизни: здоровье и ожидаемая продолжительность жизни, производство валового национального дохода(ВНД) на душу населения, образовательно-квалификационный стандарт населения, занятость, жилищно-коммунальные условия жизни, окружающая среда, социальная защищенность народа и др., а показатели качества жизни еще и – через субъективные ощущения и оценки условий жизнедеятельности – удовлетворенность самим собой и своей жизнью в целом, состоянием экономики страны, удовлетворенность трудовой деятельностью, состоянием демократии в стране, управлением со стороны государства, ощущение гармонии с социально-психологическими и многими другими аспектами жизни и т.д. Красота жизни характеризует её качество через новый его аспект, а именно – эмоционально-эстетическое состояние жизни. В ограниченных рамках статьи красота жизни как созидательный потенциал обоснована нами такими видами и формами труда как: труд балерин и их партнеров, музыкантов; через результаты труда: композиторов, художников и скульпторов, работников, занятых в отраслях машиностроения, швейной, пищевой, других отраслей промышленности и сельского хозяйства; непосредственно через виды героического, самоотверженного и благородного труда. Отчасти в работе обоснована красота жизни как новая сторона её качества посредством счастливой семейно-интимной жизни с детским лепетом и плачем, для чего необходимо иметь, кроме любви и детей, нормальные и комфортабельные жилищно-коммунальные условия жизни. ; У даній статті зроблено спроб обґрунтувати у світлі синергетичного методу дослідження новий аспект якості життя – його красу, його творчо-утворювальний потенціал. Краса життя характеризує його якість не через його окрему складову, а за допомогою тих самих компонентів рівня та якості життя. Нагадаємо елементи рівня життя: здоров'я та очікувана тривалість життя, виробництво валового національного доходу (ВНД) на душу населення, освітньо-кваліфікаційний стандарт населення, зайнятість, житлово-комунальні умови життя, навколишнє середовище, соціальна захищеність народу та ін., а показники якості життя ще й – через суб'єктивні відчуття та оцінки умов життєдіяльності – задоволення собою та своїм життям в цілому, станом економіки країни, задоволення трудовою діяльністю, станом демократії в країні, керування з боку держави, відчуття гармонії з соціально-психологічними та багатьма іншими аспектами життя і т. д. Краса життя характеризує його якість через його новий аспект, а саме – емоційно-естетичний стан життя. У обмежених умовах статті краса життя як творчий потенціал обґрунтовано нами такими видами та формами праці як: 1) праця балерин та їх партнерів, музикантів; 2)через результати праці: композиторів, художників та скульпторів, працівників, що зайняті в галузях машинобудування, швейної, харчової, інших галузей промисловості та сільського господарства; 3) безпосередньо через види героїчної, самовідданої та благородної праці. Частково у роботі обґрунтовано краса життя як нова сторона її якості за допомогою щасливого сімейно-інтимного життя з дитячим лепетом і плачем, для чого необхідно мати, окрім кохання та дітей, нормальні та комфортні житлово-комунальні умови життя.

This article concerns the persecution of Romany nomads in the Kingdom of Poland in the second half of the 19th century. Such actions, initiated on a larger scale in the 1890s, included forcing outlanders from cities and villages by using all available methods. They resulted mainly from a spontaneous and impetuous resistance of the majority community in the face of a wave of thefts and other minor offences that accompanied the arrival of nomadic Gypsies. Such behaviour, especially in the villages, was part of peasants' traditional self-defence, which aimed at increasing the level of security for residents of those areas dealing with the limited speed and effectiveness of police intervention. The Polish public, including its intellectual elite, considered the Gypsy issue a social notion, which was part of a larger programme combatting all kinds of pathologies influencing both urban and rural communities, e. g. alcohol addiction, begging, prostitution, violence, etc. The actions aimed against Gypsies had nothing to do with ethnic or nationalist animosities. Indeed, nomadic Gypsies, especially in the rural areas (and in the manors of landowners), played their centuries-old roles of musicians, fortunetellers, or useful herbalists or healers who knew how to treat dangerous illnesses and relieve a variety of ailments. Thus, their appearance "electrified" residents in a positive manner too, as an element of exoticism which was usually unseen. The improvised social action to drive out nomadic Gypsies was mainly caused by the lack of effective government response to an increased influx of these groups in the empire in the second half of the 19th century. Considering the lack of a longterm and thoughtful government policy concerning Gypsies, with the exception of the 1895 resolution which banned the nomadic lifestyle throughout the empire, the so-called Gypsy issue was not a part of a national or ethnic strategy. Such problematic issues were supposed to be resolved mainly by the police, which however exacerbated the matter. The cumbersome presence of Gypsies was probably treated as a regional issue, perhaps most noticeable in the Kingdom of Poland. Nonetheless, the fact that the 1895 resolution was adopted anyway demonstrates the attempts to define and comprehensively resolve the so-called Gypsy issue not only in the kingdom, but also across the empire. However, when the law was passed, the authorities were aware of the anachronism of their actions and the lack of resources to help them reach their goal, i.e. the eradication of nomadism. ; Статья посвящена проблеме гонений на кочевых цыган в Царстве Польском во второй половине XIX в. Начавшиеся еще в 1890-х гг. и имевшие большой размах, подобные меры предполагали изгнание чужеземцев из городов и деревень всеми возможными способами. Эти действия были вызваны стихийным сопротивлением национального большинства вспышкам краж и другим мелким преступлениям, череда которых следовала за прибытием в населенный пункт кочевых цыган. Подобное поведение, особенно в деревнях, было частью традиционной обороны крестьян, которые таким образом пытались обеспечить безопасность в районах, куда полиция добиралась медленно и действовала малоэффективно. Цыганский вопрос считался польским населением, и в том числе интеллектуальной элитой, социальным, и был сопряжен с осуществлением программы по борьбе с любого вида «патологиями», которые могли сказаться на жизни города и деревни, например, таких как пьянство, тунеядство, проституция, насилие и т. п. Эти действия, с другой стороны, не были вызваны этническими или националистическими мотивами, направленными против цыган. Напротив, в сельской местности цыгане занимались своими традиционными промыслами, исполняли музыку, гадали (в том числе и жителям поместий), лечили или облегчали симптомы опасных болезней благодаря своему знанию трав и медицины. Появление цыган оказывало будоражащий эффект на местных жителей, в том числе и в положительном смысле – благодаря их непохожести на местных жителей, которая редко встречалась в глубинке. Социальные меры по изгнанию цыган были в основном связаны с отсутствием эффективных способов, с помощью которых правительство могло бы регулировать приток таких людей в империю во второй половине XIX в. Учитывая отсутствие правительственной политики в отношении цыган, за исключением резолюции 1895 г., которая запрещала кочевой образ жизни на всей территории империи, следует констатировать, чтотак называемый цыганской вопрос не входил в список предстоящих к разрешению этнических и национальных проблем. Подобные задачирешались силами полиции, что усугубляло ситуацию. Присутствие цыган рассматривалось как региональная проблема, возможно, сильнее всего выраженная только в Царстве Польском. Тем не менее, то, что резолюция 1895 г. была принята, свидетельствует о попытках определить масштабы и разрешить проблему оптимальным способом не только на территории Царства Польского, но и всей империи. Однако уже в момент введения закона было ясно, что он анахроничен, что ресурсов, которые бы помогли достичь поставленной цели – искоренить кочевничество – недостаточно.

Ключевые слова: Республика Беларусь; Сирийская Арабская Республика; Ближний Восток; внешняя политика; конфликт; дипломатия; торговля; гуманитарная помощь. = Key words: the Republic of Belarus; the Syrian Arab Republic; the Middle East; foreign policy; conflict; diplomacy; trade; humanitarian assistance. ; В статье раскрываются особенности политики Республики Беларусь в отношении Сирии в условиях возникновения и развития конфликта в этой стране в 2011–2018 гг. Статья обладает высокой степенью научной новизны, поскольку данная проблематика практически не освещалась белорусскими и зарубежными исследователями. При написании статьи использовались оригинальные источники с сайтов органов государственной власти и управления Республики Беларусь. Автор опирался на принцип историзма, использовал общенаучные (анализ, синтез, сравнение, обобщение, дедукция) и специальные исторические методы (историко-генетический, историко-сравнительный, структурный подход, системный подход), применил аналитические методики (метод описательного анализа). Действия белорусского государства в отношении Сирии оцениваются с позиций неореализма в международных отношениях. Отмечается, что до 2011 г. развитие дружественных и взаимовыгодных отношений с Сирийской Арабской Республикой (САР) входило в число важнейших внешнеполитических приоритетов Беларуси на ближневосточном направлении. Белорусско-сирийские отношения развивались в различных сферах и приносили Беларуси реальную экономическую выгоду. В условиях возникновения конфликта в Сирии белорусская сторона воздерживалась от активного вмешательства в ситуацию и формулировала свою позицию предельно осторожно, поддерживая усилия других государств и международных структур по урегулированию сирийской проблемы и акцентируя внимание на том, что оптимальной формой урегулирования является путь переговоров, достижение согласия между вовлеченными в конфликт сторонами и невмешательство внешних игроков во внутренние дела Сирии. Вместе с тем Минск оказывал моральную и политическую поддержку администрации Б. Асада и воздерживался от контактов с антиасадовской оппозицией. Активизация военных и политических действий в Сирии Российской Федерации (формального союзника Республики Беларусь в Организации договора коллективной безопасности) осенью 2015 г. была воспринята белорусским руководством с пониманием, хотя от военной поддержки России белорусская сторона отказалась. В 2011–2018 гг. Республика Беларусь сохранила достаточно высокий уровень сотрудничества с Сирией в политической и экономической сферах и оказывала гуманитарную помощь сирийским гражданам, пострадавшим от военных действий. Значимыми оставались для нашей страны и торговые связи с Сирией. В 2015–2018 гг. белорусские экспортные поставки товаров в САР увеличились. Тем самым были созданы предпосылки для расширения белорусско-сирийских связей в перспективе, что соответствовало национальным интересам Беларуси. ; The article reveals the peculiarities of the policy of the Republic of Belarus in relation to Syria in the conditions of the emergence and development of the conflict in this country in 2011–2018. The article has a high degree of scientific novelty, since the relevant issues have practically not been covered by Belarusian and foreign researchers. When writing the article, original sources were used from the websites of state authorities and administration of the Republic of Belarus. The author relied on the principle of historicism, used general scientific (analysis, synthesis, comparison, synthesis, deduction) and special historical methods (historical-genetic, historical-comparative structural approach, system approach), applied analytical techniques (method of descriptive analysis). The actions of the Belarusian state in relation to Syria are evaluated from the standpoint of neorealism in international relations. It is noted that until 2011 the development of friendly and mutually beneficial relations with the Syrian Arab Republic was one of the most important foreign policy priorities of Belarus in the Middle East direction. The Belarusian-Syrian relations developed in various fields and brought real economic benefits to Belarus. In the context of a conflict in Syria, the Belarusian side refrained from active intervening in the situation and formulated its position with extreme caution, supporting the efforts of other states and international structures to resolve the Syrian problem and emphasizing that the best form of settlement is the path of negotiations, reaching agreement between all parties involved in the conflict and non-interference of external players in the internal affairs of Syria. At the same time, official Minsk provided moral and political support to the Bashar Assad administration and refrained from contacts with the anti-Assad opposition. The intensification of military and political actions in Syria of the Russian Federation (a formal ally of the Republic of Belarus within the Collective Security Treaty Organization) in the autumn of 2015 was received by the Belarusian administration with understanding, although the Belarusian side refused military support from Russia. In 2011–2018 The Republic of Belarus has maintained a fairly high level of cooperation with Syria in the political and economic spheres and participated in the provision of humanitarian assistance to Syrian citizens affected by the hostilities. For our country, trade relations with Syria remained significant. In 2015–2018 Belarusian exports of goods to the Syrian Arab Republic have increased. Thus, the prerequisites were created for the expansion of Belarusian-Syrian relations in the future, which corresponded to the national interests of Belarus.

The COVID-19 pandemic has had a profound impact on international relations and world politics. The global and national economies, social sphere and culture were influenced by the pandemic. The global pandemic impact has led to a reassessment of the future development of the modern world.Every country in the world has proposed its own way to address the challenges that occurred with the start of the pandemic and its consequences. At the first stage, the centrepiece of proposed measures was mainly focused on maintaining economic sustainability and providing social support. The emphasis was placed on fostering individual sectors of the economy, which has demonstrated its effectiveness. However, many states were balancing social stability and economic growth, which was hit by the imposed lockdowns. The steps taken have yielded shortterm positives in different countries. At the same time, they demonstrated the limited resources and low efficiency of measures to overcome the consequences of the COVID-19 pandemic. It is significant that many countries achieved socio-political stability by increasing the debt burden. In the first phase of the pandemic, such approach was assessed as optimal. In general, the COVID-19 pandemic has shown the vulnerability and weakness of the modern states to combat new challenges. First of all, this concerned economic policy, social issues and the labor market.Many states have drawn positives from the crisis by adjusting political approaches and economic decisions. The current experience has made it possible to transform social policy, support employment, and adjust approaches to labor market regulation. However, the task, targeted at finding optimal solutions from the government, respecting the interests of business, maintaining social stability and the possibilities of the budgetary sphere, is still high on the agenda.The lack of effective mechanisms for multilateral cooperation among world states in tackling global challenges, which include the COVID-19 pandemic, stimulated many countries to seek solutions aimed at protecting their own interests. All countries were forced to implement their foreign policy, build bilateral and multilateral relations in fundamentally new conditions. First of all, internal security and political stability were on the agenda.The global pandemic raised the issue of the prospects for the development of international relations and world politics. Amid relations between states, a tendency to searching for new partners capable of providing support in a difficult economic situation is on its way. This opened up new opportunities for them, making for strengthening their positions. On the other hand, the world's leading countries are still numbed by their past approaches to shaping relations within the framework of the existing system of international relations. The sanctions policy and the confrontational approach are still actively implemented by Western countries in the policies towards Russia and China. This strengthens confrontational relations between countries and maintains dividing lines in world politics.The COVID-19 pandemic has given new impetus to debates on how to tackle global challenges. The climate agenda, problems of water resources, migration have previously been in the sharp focus of many states. However, the COVID-19 pandemic has resulted in a revision of the role of states in settling global problems, having the effectiveness of international institutions high on the agenda.The COVID-19 pandemic has adversely affected the development of the global economy, which faced various challenges. Developing economies were most stricken by the pandemic. In turn, the industrialized states were able to channel significant aid, which allowed them to smooth the negative impact of the pandemic. However, the global economic recovery has been uneven as a cosequence of political decisions, states' economic capacities in certain regions. ; Пандемия COVID-19 оказала сильное влияние на международные отношения и мировую политику. Под влиянием пандемии оказалась мировая и национальные экономики, социальная сфера и культура. Глобальное влияние пандемии привело к переоценки перспектив развития современного мира.Все страны мира предложили свои пути преодоления проблем, которые возникли с началом пандемии и ее последствий. На первом этапе предлагаемые меры в основном были сконцентрированы на поддержании экономической стабильности и оказания социальной поддержки. Акцент был сделан на поддержке отдельных секторов экономики, что показало свою эффективность. Впрочем, многие государства балансировали между социальной стабильностью и сохранением экономического роста, который оказался под ударами вводимых локдаунов. Принимаемые шаги дали в разных странах кратковременный положительный результат. Одновременно они продемонстрировали ограниченность ресурсов и низкую эффективность мер, принимаемых для преодоления последствий пандемии COVID-19. Показательно, что во многих странах социально-политическая стабильность была достигнута за счет увеличения долгового бремени. На первом этапе пандемии такой подход оценивался как оптимальный. В целом, пандемия COVID-19 показала уязвимость и слабость современных государств в борьбе с новыми вызовами. Прежде всего, это коснулось таких вопросов, как экономическая политика, решение социальных вопросов и рынок труда.Многие государства извлекли уроки из кризиса, скорректировав политические подходы и экономические решения. Накопленный опыт позволил трансформировать социальную политику, поддерживать занятость, скорректировать подходы к регулированию рынка труда. Впрочем, по-прежнему стоит задача, связанная с поиском оптимальных решений со стороны правительства и учетом интересов бизнеса, сохранением социальной стабильности и возможностями бюджетной сферы.Отсутствие эффективных механизмов многостороннего сотрудничества стран мира в решении глобальных вызовов, к которым относится пандемия COVID-19, подтолкнула многие страны к поиску решений, направленных на защиту собственных интересов. Все страны мира были вынуждены реализовывать свою внешнюю политику, выстраивать двусторонние и многосторонние отношения в принципиально новых условиях. Прежде всего, на повестку дня вышли вопросы внутренней безопасности и политической стабильности.Пандемия COVID-19 поставила вопрос о перспективах развития международных отношений и мировой политики. В отношениях между государствами проявляется тенденция к поиску новых партнеров, способных оказать поддержку в сложной экономической ситуации. Это открыло для них новые возможности, позволяя рассчитывать на усиление своих позиций. В тоже время, ведущие страны мира не отошли от прежних подходов к формированию отношений в рамках существующей системы международных отношений. Санкционная политика, курс на конфронтацию по-прежнему активно используются западными странами при реализации политики в отношении России и Китая. Это усиливает конфронтационные отношения между странами и сохраняет разделительные линии в мировой политике.Пандемия COVID-19 придала новый импульс дискуссиям о путях решения глобальных проблем. Климатическая повестка, проблемы водных ресурсов, миграции и прежде находились в фокусе внимания многих государств. Однако пандемия COVID-19 привела к пересмотру роли государств в решении глобальных проблем, поставив на повестку вопрос об эффективности международных институтов.Пандемия COVID-19 оказала негативное влияние на развитие мировой экономики, которая столкнулась с различными вызовами. Наиболее сильное влияние пандемия оказала на развивающиеся экономики. В свою очередь, промышленно развитые государства сумели направить значительные объемы помощи, что позволило им снизить негативное влияние пандемии. Однако восстановление мировой экономики происходит неравномерно. Сказываются политические решения, экономические возможности государств в отдельных регионах.