Search results

An important aspect of the modernisation of Russia in the 18th century was the creation of academic institutions that relied on European traditions of research and education. Translation was the main mechanism of the 'transfer of knowledge', as well as a scientific method. Translation, however, was not restricted to the mere translation of academic texts into Russian: it also played a crucial role in the development of the sciences themselves in Russia and facilitated the exchange of scientific and scholarly knowledge with Western Europe (the 'circulation of knowledge'). History was one of the disciplines where translation was particularly crucial. This article studies in detail the dynamics of translation within 18th-century Russian historiography. Based on statistical data derived from the Slovar' russkikh pisatelei XVIII veka and the Katalog lichnykh arkhivnykh fondov otechestvennykh istorikov XVIII v., the article draws some interesting conclusions with regard to the constantly changing relationship between translators and historians (who were not infrequently the same people). Most of the article (and its sequel in the next issue of QR) deals with the role of translation in the emergence of Russian history as an academic discipline. It developed from a tool used for political purposes under Peter I into a method for the study of historical sources. This development led to the establishment of historiography as a discipline that relied both on verifiable sources and followed the rhetorical logic of narrative texts. At the beginning of the 19th century, translation as a tool and a historical methodology lost its significance. What did remain was the profound tradition of reference to international knowledge. Later on, Russian historiography was considerably enriched by translations of historical works. This argument makes up the first part of the article. ; Одним из главных аспектов модернизации России в XVIII в. было создание академической науки. Европейский исследовательский опыт, сложившиеся научные школы были конструктивно восприняты в нарождающейся российской науке. Важным механизмом трансляции знаний и методов исследования был перевод. Однако перевод не ограничился простым «переложением» научных работ на русский язык, но играл решающую роль как в развитии самой науки в России, так и в обмене научными знаниями и опытом с Европой («циркуляция знаний»). Среди наук, которые особенно активно обращались к переводческой деятельности, оказалась историография. В статье подробно рассматриваются динамика переводческой деятельности и ее соотношение с потребностями исторической науки. На основании статистических данных, почерпнутых из «Словаря русских писателей XVIII в.», а также материалов «Каталога личных архивных фондов отечественных историков XVIII в. и первой половины XIX в.», автор делает интересные заключения о процессе взаимоотношений переводчиков и историков, иногда представленных одним лицом. В статье оценивается роль перевода в развитии российской исторической науки от цели распространения политической пропаганды при Петре I через задачу раскрытия исторических источников (в середине XVIII в.) до становления историографии как науки, опирающейся на источники, но в то же время соответствующей правилам нарратива (риторики). Сыграв свою конструктивную роль в формировании академической истории, в начале XIX в. перевод как историографический прием и метод отодвинулся на задний план. Но осталась глубокая традиция обращения к международному опыту, и в последующие времена российская историография многократно обогащалась переводами исторических штудий. В этом номере печатается первая часть статьи.

An important aspect of the modernisation of Russia in the 18th century was the creation of academic institutions that relied on European traditions of research and education. Translation was the main mechanism of the 'transfer of knowledge', as well as a scientific method. Translation, however, was not restricted to the mere translation of academic texts into Russian: it also played a crucial role in the development of the sciences themselves in Russia and facilitated the exchange of scientific and scholarly knowledge with Western Europe (the 'circulation of knowledge'). History was one of the disciplines where translation was particularly crucial. This article studies in detail the dynamics of translation within 18thcentury Russian historiography. Based on statistical data derived from the Slovar' russkikh pisatelei XVIII veka and the Katalog lichnykh arkhivnykh fondov otechestvennykh istorikov XVIII v., the article draws some interesting conclusions with regard to the constantly changing relationship between translators and historians (who were not infrequently the same people). Most of the article (and its prequel in the previous issue of QR) deals with the role of translation in the emergence of Russian history as an academic discipline. It developed from a tool used for political purposes under Peter I into a method for the study of historical sources. This development led to the establishment of historiography as a discipline that relied both on verifiable sources and followed the rhetorical logic of narrative texts. At the beginning of the 19th century, translation as a tool and a historical methodology lost its significance. What did remain was the profound tradition of reference to international knowledge. Later on, Russian historiography was considerably enriched by translations of historical works. ; Одним из главных аспектов модернизации России в XVIII в. было создание академической науки. Европейский исследовательский опыт, сложившиеся научные школы были конструктивно восприняты в нарождающейся российской науке. Важным механизмом трансляции знаний и методов исследования был перевод. Однако он не ограничивался простым переложением научных работ на русский язык, но играл решающую роль как в развитии самой науки в России, так и в обмене научными знаниями и опытом с Европой («циркуляция знаний»). Среди наук, которые особенно актив- но обращались к переводческой деятельности, оказалась историография. В статье подробно рассматриваются динамика переводческой деятельности и ее соотношение с потребностями исторической науки. На основании статистических данных, почерпнутых из «Словаря русских писателей XVIII в.», а также материалов «Каталога личных архивных фондов отечественных историков XVIII в. и первой половины XIX в.», автор делает интересные заключения о процессе взаимоотношений переводчиков и историков, иногда представленных одним лицом. Оценивается роль перевода в развитии российской исторической науки от цели распространения политической пропаганды при Петре I, задачи раскрытия исторических источников до становления историографии как науки, опирающейся на источники, но в то же время соответствующей правилам нарратива (риторики). Сыграв свою конструктивную роль в формировании академической истории, в начале XIX в. перевод как историографический прием и метод отодвинулся на задний план. Но осталась глубокая традиция обращения к международному опыту, и в последующие времена российская историография многократно обогащалась переводами исторических штудий. В этом номере печатается вторая часть статьи.

SUMMARY:
Статья Вима Коудениса "Между ими и нами – проведение границ русского эмигрантского сообщества в Бельгии" посвящена анализу доминировавших среди эмигрантов из революционной России настроений: антибольшевизму и антисемитизму; монархизму; утверждению русскости на основании этничности и вероисповедания; стремлению к изоляционизму. Автор утверждает, что в определенном смысле русские эмигранты в Бельгии соответствовали советскому штампу: изолированная группа реакционеров, стремящаяся лишь к восстановлению своих былых привилегий. В отличие от эмигрантов в других странах, стремившихся принять участие в политической, культурной и социальной жизни этих стран, русские эмигранты в Бельгии закрывались от этой жизни в своих организациях, проводили в них этнические и идеологические "чистки" и оставались верными традиционными правомонархическим идеалам и убеждениям. Именно стремление сохранить этническую и идеологическую "чистоту" вынуждало их постоянно переформулировать свою позицию в каждой конкретной ситуации, перед лицом этнически не-русской, не-православной и немонархической части эмигрантского сообщества.

Статья посвящена разбору ряда конкретных ситуаций, в которых русские эмигранты определяли и переопределяли границы своего внутреннего круга и понимание русскости.