The camp and the camp -- War -- Intertext 1: Normal situation -- Chaos -- Nothing -- Intertext 2: Void -- Pressure -- The devil and the authoritarian state -- Intertext 3: The state and the state -- Death -- Intertext 4: Bright objects -- All that remains
Frontmatter -- Contents -- Acknowledgments -- 1. The Road to Capitalism -- 2. Accountability, Corruption, and the Privatization of Alima -- 3. Niche Marketing and the Production of Flexible Bodies -- 4. Quality Control, Discipline, and the Remaking of Persons -- 5. Ideas of Kin and Home on the Shop Floor -- 6. Power and Postsocialism -- Notes -- Bibliography -- Index
Zugriffsoptionen:
Die folgenden Links führen aus den jeweiligen lokalen Bibliotheken zum Volltext:
After the 2008 war with Russia, many internally displaced people (IDPs) in the Republic of Georgia complained that they had nothing, despite the fact that international donors gave more than $450 million in humanitarian aid. What was nothing? How was it related to forced migration? Why did humanitarianism continually focus the IDPs' attention on what they had lost rather than the help they had been given? In this article, I use the work of existentialist philosopher Alain Badiou to argue that humanitarianism creates four forms of absence: anti-artifacts, black holes, imaginary numbers, and absolute zero. These forms of nothingness force displaced people into having nothing, doing nothing, and being nothing, which in turn prevents them from reassembling the fragments of their previous lives into meaningful forms of existence in the present.
In: Political geography: an interdisciplinary journal for all students of political studies with an interest in the geographical and spatial aspects, Band 95, S. 102575
SUMMARY: In 2005 a several-week-long riot across multiple prison colonies in Kyrgyzstan culminated in a bloody standoff between a parliamentary delegation and the mafia syndicate known as the vory v zakone (thieves-in-law). With roots in the social upheaval of imperial Russia and gaining organizational strength and notoriety in the Soviet gulags, the vory control many aspects of prison life in Kyrgyzstan (and elsewhere in former Soviet countries), as well as the drug and weapons trades. Operating with their own legal code (the Understandings), their own justice system ( skhodki ) and their own taxation and redistribution system ( obshchak ), the vory operate very much like a parallel state in Kyrgyzstan. Drawing on legal geography and understandings of state power as performance, this article investigates the multiple sovereignties and forms of spatial power that are embodied in the blurred lines between law and criminality, state and mafia. We argue that the power of the vory rests not on their takeover of state structures – that is, not just on being thieves of the law – but on producing new spaces that make them thieves within the state's law. The vory and the state are not opposed to one another, but rather co-constitute one another through the performance of governance and the establishment of multiple legal spaces. 2005 год ознаменовался длившимися несколько недель беспорядка-ми во многих исправительных колониях Кыргызстана. Они достигли своей кульминации в кровопролитном столкновении парламентской делегации и мафиозного синдиката – воров в законе. Институт воров в законе зародился в ходе социальных катаклизмов имперского пери-ода и организационно укрепился в советском ГУЛАГе. Воры в законе контролируют многие аспекты тюремной жизни в Кыргызстане (как и в других странах бывшего СССР), а также торговлю наркотиками и оружием. Они живут по своим законам – по понятиям, имеют соб-ственную систему "правосудия" – сходки, систему сбора налогов и перераспредения доходов – общак. Таким образом, в Кыргызстане они представляют параллельную государству структуру. Настоящее иссле-дование развивает подходы юридической географии и перфомативную трактовку государства. В нем рассматриваются множественные формы суверенитета и пространственной власти, возникающие благодаря нечеткости разделения между законом и криминальностью, государством и мафией. Авторы показывают, что власть воров в законе основывается не на захвате государственных структур, т.е. не на воровстве закона, а на производстве новых социальных пространств, превращающих их в воров внутри государственного закона. Воры и государство не противо-поставлены друг другу, но, скорее, взаимно конституируют друг друга посредством перформативного управления и создания множественных пространств легальности.