Suchergebnisse

Ilya Gerasimov finds a conflict between the empirical material presented in Omer Bartov's book "Anatomy of a Genocide: The Life and Death of a Town Called Buczacz" (New York, 2018) and the explanatory model proposed by the author. In the Galician town of Buczacz, where Jews, Ukrainians, and Poles had lived together for centuries, local gentile residents actively participated in the Holocaust, and later in the Ukrainian–Polish ethnic cleansings. Bartov's explanation of fratricide during World War II is based on a teleological vision of primordial interethnic tensions that gradually escalated to the boiling point. Gerasimov argues that the book leaves two key questions unanswered: Why was the Holocaust so deadly in a region that had not known a prehistory of anti-Jewish violence (if "neighbors" were its most numerous perpetrators, as Bartov argues)? And why did gentile "neighbors" so massively turn against the local Jews (if the Holocaust was orchestrated and supervised by the Nazis, as the book demonstrates)? Inspired by Bartov's rich ethnography of the Holocaust in Buczacz, Gerasimov offers his own answers to these questions. He proposes an understanding of genocide (including the Holocaust) that views the participation of longtime members of the same social network ("neighbors") as a typical factor rather than a scandalous aberration. In this model, the driving force behind genocide is not entrenched hatred of the Other based on potent nationalism. Rather, it is a desire to join a kindred community at any cost by the aspiring members of a crumbling national project – compromised by the wartime threat to national sovereignty and the absence of political institutions of participatory democracy due to a foreign occupation or dictatorial regime; a national project, whose promise of unity is shattered by civil war and the absence of a common language capable of formulating and communicating the criteria of national belonging. It is not ancient xenophobic animosity that leads to genocide but a very recent and rapidly developed longing for membership in a legitimate national community. Hence the central role of "neighbors" in genocide as an instrument of "negatively" drawing new boundaries of a political community by stigmatizing those former members of the old polity who could be most easily identified as "aliens" or "enemies of the people." ; Илья Герасимов полагает, что эмпирический материал, представленный в книге Омера Бартова ("Анатомия геноцида: жизнь и смерть города, который назывался Бучач", Нью-Йорк, 2018), противоречит объясняющей модели, предложенной автором. В галицийском городке Бучач, где евреи, украинцы и поляки жили вместе на протяжении столетий, местные жители-христиане приняли активное участие в Холокосте, а затем и в украинско-польских этнических чистках. Объяснение Бартовом массового уничтожения соседей в годы второй мировой войны основано на телеологическом видении постепенной эскалации давних межэтнических конфликтов до уровня открытого насилия. Герасимов показывает, что книга оставляет без ответа два ключевых вопроса: как объяснить максимальную интенсивность Холокоста в регионе, не имевшем предыстории насилия по отношению к евреям (если именно "соседи" составили основную массу преследователей евреев, как утверждает Бартов)? И почему "соседи" столь единодушно ополчились против местных евреев (если, как показывает книга, Холокост был организован и координировался нацистами)? Опираясь на плотное описание Бартовом Холокоста в Бучаче, Герасимов предлагает собственные ответы на эти вопросы. Он рассматривает участие в геноциде давних членов одной социальной сети ("соседей") как типичный и даже основополагающий фактор, а не как скандальное отклонение. Движущей силой геноцида в этой модели оказывается не укорененная ненависть мощного националистического движения к Другому, а желание примкнуть к сообществу "своих", стремление любой ценой доказать свою причастность к рассыпающемуся национальному проекту в ситуации угрозы национальному суверенитету. В условиях войны и отсутствия демократических политических институтов из-за иностранной оккупации или диктаторского режима, когда обещанное национальное единство подорвано гражданской войной и отсутствием самого общего языка, способного сформулировать и распространить критерии принадлежности к единой нации, – это стремление доказать свою причастность нации выражается через убийство "чужака" в пределах досягаемости, то есть соседа. Не древняя традиция ксенофобской вражды ведет к геноциду, а недавнее и стремительно развивающеесястремление примкнуть к легитимной национальной общности. Этим объясняется центральная роль "соседей" в осуществлении геноцида как попытки проведения новых границ политического сообщества "негативно" – через стигматизацию бывших членов прежнего политического пространства, которых проще всего объявить "чужаками" или "врагами народа". ; Ілля Герасимов вважає, що емпіричний матеріал, представлений у книжці Омера Бартова («Анатомія геноциду: життя і смерть міста, що називалось Бучач», Нью-Йорк, 2018), суперечить моделі, запропонованій автором. У галицькому містечку Бучач, де євреї, українці та поляки жили разом упродовж століть, місцеві жителі-християни взяли активну участь у Голокості, а потім і в українсько-польських етнічних чистках. Пояснення Бартовим масового знищення сусідів у роки Другої світової війни засноване на телеологічному баченні поступової ескалації давніх міжетнічних конфліктів до рівня відкритого насильства. Герасимов показує, що книга залишає без відповіді два ключові питання: як пояснити максимальну інтенсивність Голокосту в регіоні, який не мав передісторії насильства по відношенню до євреїв (якщо саме «сусіди» становили основну масу переслідувачів євреїв, як стверджує Бартов)? І чому «сусіди» настільки одностайно виступили проти місцевих євреїв (якщо, як показує книжка, Голокост був організований і координувався нацистами)? Спираючись на насичений опис Бартовом Голокосту в Бучачі, Герасимов пропонує власні відповіді на ці запитання. Він розглядає участь у геноциді давніх членів однієї соціальної мережі («сусідів») як типовий і навіть основоположний фактор, а не як скандальне відхилення. Рушійною силою геноциду в цій моделі виявляється не вкорінена ненависть потужного націоналістичного руху до Іншого, а бажання приєднатися до спільноти «своїх», прагнення будь-якою ціною довести свою причетність до національного проєкту, що розсипається, у ситуації загрози національному суверенітету. В умовах війни і відсутності демократичнихполітичних інститутів через іноземну окупацію або диктаторський режим, коли обіцяна національна єдність підірвана громадянською війною і відсутністю самої спільної мови, здатної сформулювати і поширити критерії приналежності до єдиної нації, – це прагнення довести свою причетність через убивство «чужинця» в межах досяжності, тобто сусіда. Не давня традиція ксенофобської ворожнечі веде до геноциду, а нещодавнє і стрімко розвинене прагнення приєднатися до легітимної національної спільноти. Цим пояснюється центральна роль «сусідів» у здійсненні геноциду як спроби проведення нових кордонів політичного співтовариства «негативно» – через стигматизацію колишніх членів старого політичного простору, яких найпростіше оголосити «чужинцями» або «ворогами народу».

SUMMARY: In the introductory essay opening the thematic forum Ukraine and the Crisis of "Russian Studies": Participant Observation of History in the Making , Ilya Gerasimov reviews the most common approaches to interpreting the Ukrainian political crisis of 2014. Drawing on the materials of the forum, he then suggests that the concept of "postcolonial revolution" is better suited to integrate all the key features of the phenomenon in question within one explanatory model: its democratic potential, the highly hybrid nature of the national community produced by the Euromaidan revolution, and the very fact that this community did not precede the revolution but became an evolving product of it. Most important, the revolution is characterized by the astonishingly persistent manifestation of people's subjectivity. The Ukrainian revolution is a postcolonial revolution because it is all about the people acquiring their own voice, and in the process of this self-assertive act forging a new Ukrainian nation as a community of negotiated solidary action by self-conscious individuals. Gerasimov concludes with surveying the influence of the Ukrainian revolution on the international field of Russian Studies, and how it put to the test the convictions of those who preach a leftist and even revolutionary political agenda. Surprisingly many leftists in Europe and the United States (as well as in Russia) have sided with the cleptocratic and imperialist Russian regime against the revolutionary new Ukrainian nation. Gerasimov explains this by referring to the key distinction advanced in the essay by Yaroslav Hrytsak published in the forum: the distinction between identity-centered and value-oriented approaches. Many experts in the region and left-leaning intellectuals prefer to support Russian aggression against Ukraine because in this way they can keep unchanged their worldview structured by taxonomies of fixed identities: "Russia as a main antifascist force," "Ukrainian fascists," "American imperialists," and so on. A critical deconstruction of familiar clichés implies that one has to enter uncharted waters and embrace a new, unfamiliar reality of post-postmodern society and postcolonial revolution. Во введении к форуму "Украина и кризис 'русистики': включенное наблюдение исторического процесса" Илья Герасимов кратко разбирает наиболее распространенные подходы, объясняющие украинский политический кризис 2014 г. Опираясь на материалы форума, он предлагает модель "постколониальной революции," как наиболее адекватно отражающую основные черты анализируемого феномена: демократический потенциал, крайне гибридную природу национального сообщества, возникшего после революции Евромайдана, а также сам факт, что это сообщество не предшествовало революции, но стало ее эволюционирующим результатом. Главной же отличительной чертой этой революции стало удивительно последовательное проявление субъектности людей. Украинская революция – постколониальная революция, поскольку основным ее результатом стало обретение людьми собственного голоса. В процессе этого самоутверждения формируется новая украинская нация как сообщество договорной солидарности сознающих свою уникальную субъектность личностей. В завершение Герасимов обращается к теме влияния украинской революции на международную русистику и тех, кто декларирует левые и даже революционные взгляды. На удивление, многие левые в Европе, США и России предпочли солидаризироваться с клептократическим и империалистическим российским режимом против новой, революционной украинской нации. Герасимов объясняет это обстоятельство, ссылаясь на ключевое различие, выдвинутое Ярославом Грыцаком, – между фиксацией на социальной идентичности и ориентацией на общие ценности. Многие эксперты по региону и левые интеллектуалы предпочитают поддерживать российскую агрессию против Украины, потому что таким образом они могут сохранить неизменной картину мира, сформированную таксономией привычных и жестких идентичностей: "Россия – главный враг фашизма", "украинские фашисты", "американские империалисты" и т.п. Критическая деконструкция знакомых клише привела бы к необходимости принять незнакомую новую реальность постпостмодерного общества и постколониальной революции.