Suchergebnisse

The article explores two main areas of the policy of the Russian Empire in the Caucasus at the end of the 18th century. Addressing this problem allows us to consider the management mechanisms by which a pro-Russian policy was carried out aimed at integrating the region into the Russian state. The author sets a goal to reveal the interaction of two main areas related to the foreign and domestic policies of the Russian Empire in the Caucasus. The relevance of the study is due to interest in this problem from the research audience.The purpose. The main goal of the study is to conduct a comparative analysis of the foreign and domestic policies of the Russian state in the Caucasus by the end of the 18th century. Based on the purpose of the study, the tasks associated with the study of the main directions in Caucasian politics are outlined.Method or methodology of the work. The methodological base of the article is based on the principles and methods of historical research. In the course of the work, two principles were applied: scientific and historicism. The article was prepared on the basis of collections of documents and literature on this issue with the involvement of legislative acts from the Complete Collection of Laws of the Russian Empire. Exploring the policy of Russia in the Caucasus, it is hardly possible to ignore the work of Soviet researchers M.M. Bliev, T.Kh. Kumykov, N.A. Smirnov, A.V. Fadeev, etc., as well as contemporary authors Z.M. Blieva, V.V. Degoev, E.I. Kabakhidze, A.S. Kandrashov, G.N. Malakhova, etc., who in their works examined in detail many questions regarding the specifics of Russian policy in the region.Results. The study examined historical events related to the peculiarities of the military-political rivalry of Turkey, Iran and Russia, for establishing their control over the main water and land routes, which reveals the geopolitical and economic importance of this territory. Addressing this problem allows us to consider the management mechanisms by which a pro-Russian policy was pursued in the Caucasus aimed at integrating the region into the Russian state. Particular attention is paid to the foreign policy situation in the Caucasus; changes in approaches to managing it after strengthening the positions of Russia are indicated. As a result of the study, the author concludes that the Russian Empire, in order to consolidate territorial acquisitions in the Ciscaucasia, should continue to strengthen its position in the region. For this, ten more fortifications were built to the already existing Kizlyar-Mozdok line, which formed the basis of the Azov-Mozdok line. By the end of the XVIII – first quarter of the XIX century. Fortresses of the Caucasian defensive line closed the Caucasian border from sea to sea, becoming strong outposts for securing and developing the southern lands of the Russian state. Culminated in the establishment by 1785 of the First Caucasian Viceroyalty.Scope of the results. The results of this article can be used in the research activities of historians, graduate students, university professors, students, as well as researchers and readers interested in the history of the Caucasus and Russia as a whole. ; В статье исследованы два основных направления политики Российской империи на Кавказе в конце XVIII в. Обращение к данной проблеме позволяет рассмотреть механизмы управления, с помощью которых проводилась пророссийская политика, направленная на интеграцию региона в состав Российского государства. Автор ставит перед собой цель раскрыть взаимодействие двух основных направления связанных с внешней и внутренней политикой Российской империи на Кавказе. Актуальность исследования обусловлена интересом к данной проблеме со стороны исследовательской аудитории.Цель. Основная цель исследования заключается в проведении сравнительного анализа внешней и внутренней политики Российского государства в конце XVIII в. на Кавказе. Исходя из цели исследования, обозначены задачи связанные с изучением основных направлений в кавказской политики.Метод или методология проведения работы. Методологическая база статьи основана на принципах и методах исторических исследований. В ходе работы применялись два принципа: научность и историзм. Статья подготовлена на основе сборников документов и литературы по данной проблеме с привлечением законодательных актов из Полного собрания законов Российской империи. Исследуя политику России на Кавказе вряд ли возможно обойти вниманием работы советских исследователей М.М. Блиева, Т.Х. Кумыкова, Н.А. Смирнова, А.В. Фадеева и т.д., а также современных авторов З.М. Блиеву, В.В. Дегоева, Е.И. Кабахидзе, А.С. Кандрашову, Г.Н. Малахову и т.д., которые в своих работах подробно исследовали многие вопросы касающиеся особенностей проведения российской политики в регионе.Результаты. В ходе исследования рассмотрены исторические события, связанные с особенностями военно-политического соперничества Турции, Ирана и России, за установление своего контроля над основными водными и сухопутными путями, что раскрывает геополитическое и экономическое значение данной территории. Обращение к данной проблеме позволяет рассмотреть механизмы управления, с помощью которых на Кавказе проводилась пророссийская политика, направленная на интеграцию региона в состав Российского государства. Особое внимание уделяется внешнеполитической ситуации на Кавказе, обозначены изменения в подходах по управлению им после укрепления позиций России. В результате исследования автор приходит к выводу, что Российская империя для закрепления территориальных приобретений в Предкавказье должна была и дальше укреплять свои позиции в регионе. Для этого к уже существующей Кизляро-Моздокской линии было построено еще десять укреплений, которые составили основу Азово-Моздокской линии. К концу XVIII – первой четверти XIX в. крепости кавказской оборонительной линии замкнули кавказскую границу от моря до моря, став прочными форпостами по закреплению и освоению южных земель за Российским государством. Завершившиеся учреждением к 1785 г. Первого Кавказского наместничества.Область применения результатов. Результаты данной статьи могут быть использованы в исследовательской деятельности специалистов-историков, аспирантов, преподавателей вузов, студентов, а также исследователям и читателям, интересующимся историей Кавказа и России в целом.

The Swedish colony of Gammalsvenskby (Старошведское) was founded 1782 on the lands of New Russia (Новороссия) by fishermen from the island of Dagö/Hiiumaa in the Baltic Sea. Villagers had frequent contacts with Sweden and the Grand Duchy of Finland throughout the nineteenth century. A number of Swedish cultural institutes (school, new church, library, chorus etc.) were built due to the Scandinavian aid in the village and as consequence the colonists received "an inoculation" of modern Swedish nationalism. During the first half of the 20th century the Swedish community near the Black Sea became the subject of the series of social experiments on the part of the different political regimes. The aim was to change the collective identity of the colonists and creation of loyalty of Swedes towards the new authorities. In 1923-1929 in the village under the guidance of the Ukrainian Central Commission for the National Minorities (ЦКНМ) the politics of the indigenization was provided with the aim of transforming former foreign colonists of the Russian Empire into a loyal ethnic minority of the Soviet Ukraine. However in 1929 the whole village (888 persons) emigrated to Sweden after negotiations between the Swedish and Soviet governments. In the historic fatherland a new large scale experiment was undertaken under the control of the specially created Committee (Gammalsvenskbykommittén). The aim of this experiment was to fully integrate the "archaic" Ukrainian Swedes into the modern Swedish society through their transformation into the successful Swedish farmers. The emigrants were denied a separate settlement in Sweden and newcomers were dissolved throughout the country to undergo "instruction of the Swedish norms of economic and every day activities." Appointed by the Committee inspectors were monitoring all the aspects of the integration of the old Swedes into the Swedish society. About 300 Swedish colonists who were not agree with the policy of Sweden voluntarily returned to the Soviet Union according to their own will. There in Röda Svenskby during five years under the guidance of the Comintern and rule of the Swedish Communist Party led by Hugo Sillén the experiment on the implementing the first Swedish kolkhoz and Swedish intentional community in the Soviet Union took place. The Soviet Union was unlike many other states in the world. This difference concerns not only the abolishment of private property and the dictatorship of the Communist Party, but also a nationalities policy based on internationalism. While ethnic minorities faced discrimination across Europe, the Soviet Union proclaimed in 1923, and then realized, a policy of full support of cultural and linguistic rights for ethnic minorities. However this policy changed dramatically when, in 1937, the Soviet government and the secret police (NKVD) started a mass operation in order to execute members of several ethnic minorities. For fourteen months in 1937 and 1938 roughly 250,000 people representing some 25 ethnic minorities from Finns to Iranians were executed by NKVD. The mass arrests did occur in Gammalsvenskby in 1937-38 and included 22 individuals from 41 Swedish families. The promotion of the Swedish culture was fully stopped simultaneously with the era of terror. In 1938 the Swedish school was closed, the national village council was dismissed and the administrative positions there were taken by non-locals. During World War II Swedish colonists accepted the status of Volksdeutsche. In 1943 all villagers together with their German neighbours were evacuated to Germany by the Nazi occupation forces. In 1945 about a hundred of the returning Ukrainian Swedes were deported by the Soviet secret police (NKVD) to the Komi autonomous republic – a Finno-Ugric region in northern Russia. The government decided to settle all former Volksdeutsche in the Gulag area alongside other enemies of the Soviet state "until further notice". The main purpose of the displacement and isolation of this "special contingent" was "to make them true Soviet citizens". Within the theoretical framework provided in the works of Michel Foucault and Alberto Melucci the author analyzes the techniques of forced normalization used by the Stalinist totalitarian state in order to reorient the cultural and linguistic identity of a Swedish ethnic group. The book is based on the archival sources in the repositories of Ukraine, Sweden and Russia. ; I boken analyseras de olika sociala experiment som invånarna i Gammalsvenskby i Ukraina utsattes för under 1900-talets första hälft. Från 1700-talet och framåt hade svenskbyborna täta kontakter med Sverige och Finland och behöll sin svenska identitet och kultur. Den stalinistiska staten försökte vid flera tillfällen förändra svenskbybornas kollektiva identitet. De skulle "normaliseras" och bli goda sovjetukrainska medborgare, medlemmar av internationella kommunistiska rörelsen och medvetna byggare av det socialistiska samhället. 1929 emigrerade samtliga invånare i Staroshvedskoe (888 personer) till Sverige, efter förhandlingar mellan den svenska och den sovjetiska regeringen. I Sverige sattes en mängd insatser in för att "integrera" Ukrainasvenskarna i det moderna samhället. De fick inte bosätta sig tillsammans och övervakades av inspektörer på praktikplatser, så att integrationen gick rätt till. Ungefär en tredjedel av Ukrainasvenskarna valde därefter att återvända till Sovjetunionen. Efter deras återkomst till Röda Svenskbyn genomfördes där ett experiment administrerat av Komintern och under ledning av kommunister från Sveriges kommunistiska parti. Experimentet gick ut på att bygga upp den första svenska kolchosen i Sovjetunionen. Under den Stora Terrorn arresterades och arkebuserades 23 svenskbybor, anklagade för att ha byggt upp en "svensk spionorganisation". Den tyska ockupationen av Ukraina medförde att Ukrainasvenskar blev offer för ännu ett experiment, denna gång i form av en nazi-germanisering av den svenska befolkningen i Altschwedendorf. 1945 förvisades svenskbybor av den sovjetiska säkerhetspolisen till Gulag eftersom de klassificerades som folkets fiender. Inom ramen för Michel Foucaults och Alberto Meluccis teorier undersökas i boken den sovjetiska tvångsnormaliseringens tekniker. Dessa användes framgångsrikt av myndigheterna för ideologisk, lingvistisk och kulturell omstöpning av Ukrainasvenskarna, men författaren visar också hur svenskbyborna gjorde kollektivt motstånd. ; Swedish colonies in Ukraine

The relevance of the research topic is determined by the incredible interweaving of different theories and motives in our heads. Take postmodernity, it is able to attract both as a fashion (in our country, in any case, it is still in fashion) and as a convenient and almost officially acceptable position for criticizing all kinds of conservatism. By referring to postmodernity, you can allow yourself to talk about everything with irony. However, postmodernity deprives us of some very valuable concepts, first of all, truth. Everything, in the end, turns out to be equally good or equally bad. There is nothing to criticize and there is no need. Then it becomes relevant to neglect fashion. Return to the Enlightenment. However, the Enlightenment is controversial and possibly carries with it postmodernity. The purpose of this article is to study the criticism of the Enlightenment given by Feuerbach, or rather, one of its aspects – the subject, the personality. This subject (personality) is also stumbling block of postmodernity. Gilles Deleuze cannot even say «I». The method of this article is dialectics, love for paradoxes, through which it is possible to establish the border to which «I» is very good, and after which it is not very good. Results. 1. Enlightenment is heterogeneous; if there are no special reservations, then by the subject in the Enlightenment I mean it's cold and closed English version, a kind of monad, that (version) will give rise to the philosophy of science. This subject, cut off from nature, is already devoid of truth. 2. The subject of cognition, no matter what anyone thought, does not exist regardless of politics; bourgeois individualism expresses itself in the subject-as-monad, -as-atom. 3. Feuerbach's criticism lies in the fact that he complements «I» «You», «I» by the very fact of its existence refers to «You», Nature, Society. 4. The concept of «I», originating, according to Hegel, Feuerbach, Marx, already in the period of late antiquity, was already then a form of deviation from reality; the evaporating concept of «I» in Deleuze's philosophy, in fact, serves the same. For Feuerbach, the «I» referring to You serves as a condition for cognition, and for Marx it serves as a condition for action. ; Актуальность темы исследования определена невероятным переплетением в наших головах разных теорий и мотивов. Возьмём, «постмодерн», он способен привлечь как мода (у нас, во всяком случае, он ещё в моде) и как удобная и едва ли не официально допустимая позиция для критики всякого рода консерватизмов. Через отсылку к «постмодерну» можно позволить себе обо всём рассуждать с иронией. Однако «постмодерн» лишает нас неких весьма ценных понятий, прежде всего, истины. Всё, в конечном счёте, оказывается одинаково хорошим или одинаково плохим. Критиковать нечего и незачем. Тогда становится актуальным пренебречь модой. Вернуться к Просвещению. Однако Просвещение небесспорно и, возможно, несёт в себе всё тот же «постмодерн». Цель настоящей статьи в изучении критики Просвещения, данной Фейербахом, вернее, одного из её аспектов – субъекта, личности. Этот субъект (личность) и камень преткновения «постмодерна». Жиль Делёз даже не может больше говорить «Я». Методом данной статьи является диалектика (как любовь к парадоксам), через которые и можно установить ту границу, до которой Я – очень хорошо, а после которой – не очень. Результаты. 1. Просвещение неоднородно; если нет особых оговорок, то под субъектом в Просвещении я понимаю его холодный и завершённый английский вариант, довлеющую саму в себе монаду, из которого (варианта) и вырастет философия науки. Этот отгородившийся от природы субъект уже не ищет истины. 2. Субъект познания, кто бы что ни думал, не существует безотносительно к политике; буржуазный индивидуализм выражает себя в субъекте-как-монаде, -как-атоме. 3. Критика у Фейербаха заключается в том, что он дополняет Я Ты: Я самим фактом своего существования отсылает к Ты, Природе, Обществу. 4. Я (как атом), возводимое Гегелем, Фейербахом, Марксом к поздней античности, явилось формой уклонения от действительности и действия в ней; растекающееся Я у Делёза по-своему служит тому же. Но Я, отсылающее к Ты, у Фейербаха делает возможным познание, у Маркса – действие. ; Актуальність теми дослідження зумовлена неймовірною плутаниною різних теорій і мотивів в наших головах. Ось постмодерн; він приваблює нас до собі і як мода (в нас він досі в моді), і як зручна, тому що майже офіційно ухвалена, позиція для критики різного роду консерватизму. Посилання на постмодерн дають змогу про багато що говорити іронічно. Однак саме через постмодерн ми втрачаємо деякі найважливіші поняття, перед усім, поняття істини. Усе, в решті решт, перетворюється на однаково добре чи однаково погано. Що критикувати і заради чого? Тоді варто знехтувати моду. Повернутися до Просвітництва. Але Просвітництво неоднорідне, і, можливо, несе в собі постмодерн. Метою цієї статті є дослідження критики Просвітництва, яку дає Людвіг Фейєрбах, точніше, одного з її аспектів – суб'єкта, особистості. Цей суб'єкт – і камінь спотикання постмодерну. Жиль Делез навіть не може говорити «Я». Методом цієї статті являється діалектика, любов до парадоксів, через формулювання яких і можна встановити ту межу, до якої Я – це дуже добре, а за якої – вже не дуже. Результати. 1. Просвітництво неоднорідне; і якщо не буде додаткових зауважень, під суб'єктом в Просвітництві я буду розуміти його англійську версію, холодну, завершену, суб'єкта як монаду, від чого і бере початок філософія науки. Цей відчужений від природи суб'єкт вже не шукає істину. 2. Гносеологічний суб'єкт, так чи інакші, не існує безвідносно до політики: саме буржуазний індивідуалізм зумовлює уявлення про суб'єкта як монаду, атом. 3. Здобуток критики Фейєрбаха полягає у тому, що він доповнює Я Ти: в нього Я саме фактом свого існування свідчить про Ти, Природу, Людство. 4. Я (як атом), яке, за Гегелем, Фейєрбахом, Марксом виникає вже в період пізній античності, свідчить і про виникнення в людей потреби ухилитися від ворожої дійсності, про ту ж саму потребу свідчить, як не дивно, і зникаюче Я у філософії Делеза. Й навпаки: Я, що доповнюється Ти, дозволяє Фейєрбаху стверджувати принципову можливість пізнання, а Марксу займати оптимістичну позицію щодо можливості дії, перетворення дійсності.

Introduction. This article is a fragment of a study on migration discourse. The migration discourse uses a persuasive strategy implemented by means of evaluation information strategy. Evaluation information strategy is carried out mainly through persuasive tactics, which are introduced into the text thanks to the cognitive metaphor. Metaphor allows to compare economic and political concepts with simple and visible images. The construction of conceptual integration schemes makes it possible to track the process of forming a particular image and, consequently, implementing a persuasive strategy in a media text. In modern research, the mechanism of intertextuality can be analyzed in terms of conceptual integration, since intertextual references make a connection with background knowledge.Methodology and sources. The material for the study was articles in English published in American periodicals: https://www.nytimes.com, https://www.washingtonpost.com, as well as on the website https://edition.cnn.com. At the first stage of the study, articles were considered at the text level with the identification of lexical, syntactic and stylistic aspects of the functioning of the discourse. At the second stage (discourse as a discursive practice), examples of intertextuality were investigated, including the depth layer of intertext – cognitive one. The essence of the third stage of work with media texts was the search for interconnection and mutual influence of discourse and social practice. At this stage of the study, the focus of attention was shifted from the media text itself to the socio-political situation in the context of which this text was generated. At each level, an attempt was made to determine which of the means contribute to the realization of the persuasive strategy in the media text and how it is carried out.Results and discussion. The phenomenon of migration is examined in media texts as objectively as possible, both the pros and cons of the migration process are given. The evaluation strategy and related tactics are mainly aimed at describing the actions of politicians. Discrediting tactics directed against Trump are adjacent to Biden's positive representation tactics and, thus, we-they polarization (we-Biden, they-Trump) through linguistic means, as well as cognitive metaphor is performed. In the articles reviewed, lexemes from the migration and militaristic discourse are often found, and vocabulary describing the events of the coronavirus pandemic period and the accompanying economic crisis are widespread. From the viewpoint of intertextual references, a high percentage of numerals and proper names, which give the impression of the authority of the material, might be of particular interest. The cognitive layer of intertext is widely represented by a conceptual metaphor. Some metaphors discussed in the article participate in the representation of migration and the migration crisis, other metaphors contribute to understanding political and economical processes and phenomena directly or indirectly related to migration. Metaphor-disease, metaphor-natural phenomenon and commoditymaterial metaphor were the most common in the studied body of texts.Conclusion. The migration discourse studied is explicitly related to politics, to issues of power and influence. The persuasive strategy contributes to the construction of images of politicians: Trump is introduced through the mistakes that he made as president of the United States, as well as his inadequate and sometimes cruel actions against migrants, Biden is represented through social problems that he needs to solve performing the role of the president elect. Obviously, the migration issue is a key factor, a test task, which Biden will have to work on immediately after coming to power. ; Введение. Настоящая статья представляет собой фрагмент исследования, посвященного изучению миграционного дискурса. В миграционном дискурсе применяется персуазивная стратегия, реализуемая посредством частной стратегии оценочного информирования, которое осуществляется главным образом при помощи персуазивной тактики этикетирования, внедряемой в текст в том числе благодаря когнитивной метафоре. Метафора позволяет сопоставлять экономические и политические понятия с простыми и наглядными для аудитории образами. Построение схем концептуальной интеграции дает возможность отследить процесс формирования того или иного образа и, соответственно, имплементации персуазивной стратегии в медиатексте. В современных исследованиях одним из вариантов концептуальной интеграции считается механизм интертекстуальности, поскольку благодаря интертекстуальным отсылкам устанавливается связь с фоновыми знаниями.Методология и источники. Материалом для исследования послужили статьи на английском языке, опубликованные в американских периодических и зданиях: https://www.nytimes.com, https://www.washingtonpost.com, https://edition.cnn.com. На первом этапе исследования статьи рассматривались на уровне текста с выявлением лексических, синтаксических и стилистических аспектов функционирования дискурса. На втором этапе (дискурс как дискурсивная практика) были исследованы отдельные примеры интертекстуальности, включая глубинный слой интертекста – когнитивный. Сущность третьего этапа работы с медитекстами заключалась в поиске взаи -мосвязи и взаимовлияния по линии дискурс–социальная практика. На данной стадии исследования фокус внимания был смещен с собственно медиатекста на общественно -политическую ситуацию, в контексте которой данный текст был порожден. На каждом из уровней была предпринята попытка определить, какие из перечисленных средств способствуют актуализации персуазивной стратегии в медиатексте.Результаты и обсуждение. Явление миграции рассматривается в медиатекстах максимально объективно, приводятся как плюсы, так и минусы миграционного процесса. Стратегия оценочного информирования и соответствующие тактики нацелены главным образом на описание действий политических деятелей. Тактика дискредитации, направленная против Д. Трампа, соседствует с тактикой положительной репрезентации Д. Байдена и, таким образом, происходит поляризация по линии «мы – они» (мы –Байден, они – Трамп) посредством лингвистических средств, а также когнитивной метафоры. В рассмотренных статьях часто встречаются лексемы из собственно миграционного дискурса, милитаристского дискурса, а также широко распространена лексика, описывающая события периода пандемии коронавируса и сопутствующих экономических потрясений. С точки зрения интертекстуальных отсылок любопытным представляется высокий процент числительных и имен собственных, создающих впечатление авторитетности излагаемого материала. Когнитивный слой интертекста широко представлен концептуальной метафорой. Отдельные метафоры, рассмотренные в статье, участвуют в репрезентации миграции и миграционного кризиса, другие способствуют осмыслению прямо или косвенно связанных с миграцией процессов и явлений политического и экономического порядка. Наиболее распространенными в изученном корпусе текстов оказались метафора-заболевание, метафора – природное явление и товарно-вещевая метафора.Заключение. Исследованный миграционный дискурс эксплицитно связан с политикой, вопросами власти и влияния. Персуазивная стратегия способствует конструированию образов политиков: Трампа – через те ошибки, которые он совершил на посту президента США, его неадекватные и подчас жестокие действия в отношении мигрантов, Байдена – через социальные проблемы, которые новому президенту необходимо решить. Очевидно, что миграционный вопрос является при этом ключевым, тестовым заданием, к работе над которым Байдену пришлось приступить сразу после прихода к власти.

Introduction. A wide range of valuable and active aspects related to citizenship remain not relevant, which leads to the atomisation of society, weakening of the institutional foundations of the state. Today, the development of the civic education system is an important social issue. Therefore, turning to the experience of other countries, including in terms of building their priorities in this area, contributes to the solution of both theoretical and practical problems in national education. It is customary to associate the civic component in the Russian educational system with the implementation of state educational standards aimed at obtaining formal knowledge about society and the state by schoolchildren, as well as with the systematic educational work carried out in educational institutions, focusing on the development of patriotism. As a result, the structure of youth civic orientations is dominated by intentions to consciously distance oneself from politics, the state, a narrowly formalised understanding of citizenship as a set of rights and obligations fixed by law, and patriotism mainly in its protective-military form.The aim of the present research was to comparatively study the opinions of teachers in 22 countries (including Russia) on the priorities of civic education in schools.Methodology and research methods. A secondary analysis of the data of the International Civic and Citizenship Education Study, implemented under the auspices of the International Association for the Evaluation of Educational Achievements (IEA), serves as a research method. The empirical base of the study is a questionnaire survey of teachers from 22 countries (including Russia). The total sample size was 36674 respondents - 8849 teachers (24% of the sample size), implementing programmes of social sciences, 27825 teachers (76% of the sample size) not directly involved in civic education.Results and scientific novelty. As a result of the comparative study undertaken, the specificity of the opinion of teachers in Russia and other countries regarding the importance of certain areas of civic education in schools was revealed. The answers to a special question were analysed, suggesting the choice of the most priority options from the proposed ones. At the first stage, a ranking procedure was implemented, which allowed to identify the structure of priorities in each country. In most of them, the formation among students of independent, critical thinking occupies the first position in the ranking. This goal is especially significant in the Scandinavian countries, as well as in Finland. In Russia, the level of support for this priority is one of the lowest (36%) - less than only in South Korea (24%). At the second stage, the target settings of teachers involved in civic education are classified. Using cluster analysis, the types of orientations are determined, that is, a combination of various combinations of answers, and their prevalence among civilian educators. Seven types of orientations have been identified and described: critical, socialisation, social studies, participatory, environmental, conflictological, particularistic. The features of their representation in different countries are described.Practical significance. The results and conclusions presented in the article, the proposed typology can be used in the process of further development of the issues of civic education, training and education of citizenship, including in other empirical studies. The quantitative data provided can be used as an information base for the development of civic education programmes at various levels, as well as the design of curricula and content of disciplines of civic studies. ; Введение. Широкий спектр ценностных и деятельных аспектов, связанных с гражданством, остаются неактуализированными, что ведёт к атомизации общества, ослаблению институциональных основ государства. Развитие системы гражданского образования является сегодня важной социальной задачей. Поэтому обращение к опыту разных стран, в том числе в части выстраивания ими приоритетов в этой области, способствует решению как теоретических, так и практических задач отечественного образования. В российской системе образования гражданскую составляющую принято связывать с реализацией государственных образовательных стандартов, направленных на получение школьниками формальных знаний об обществе и государстве, а также c проводимой в учебных заведениях систематической воспитательной работой по формированию патриотизма. В результате в структуре гражданских ориентаций молодежи превалируют установки на сознательное дистанцирование от политики, государства, узко-формализованное понимание гражданства как совокупности закрепленных законодательно прав и обязанностей, а патриотизма преимущественно в его защитно-военной ипостаси.Цель изложенного в статье исследования состояла в сравнительном изучении мнения учителей 22 стран (включая Россию) о функциях гражданского образования в школе.Методология, методы и методики. В качестве метода исследования выступает вторичный анализ данных Международного сравнительного исследования гражданственности и гражданского образования, реализованного под эгидой Международной ассоциации по оценке образовательных достижений. Эмпирической базой исследования являются данные анкетного опроса учителей из 22 стран (включая Россию). Общий объем анализируемой выборки составил 36 674 респондента - 8 849 учителей, реализующих программы дисциплин обществоведческого цикла (24 % от объема выборки), 27 825 учителей не участвующих непосредственно в гражданском образовании (76 % от объема выборки).Результаты и научная новизна. В результате предпринятого сравнительного исследования выявлена специфика мнения учителей России и других стран относительно значимости тех или иных направлений гражданского образования в школах. Были проанализированы ответы на специальный вопрос, предполагающий выбор из предложенных вариантов наиболее приоритетных. На первом этапе реализована процедура ранжирования, которая позволила выявить структуру приоритетов в каждой стране. В большинстве из них формирование среди учеников независимого, критического мышления занимает первую позицию в рейтинге. Особо значима эта цель в скандинавских странах, а также в Финляндии. В России уровень поддержки данного приоритета один из самых низких (36 %) - меньше только в Южной Корее (24 %). На втором этапе проведена классификация целевых установок учителей, задействованных в гражданском образовании. С помощью кластерного анализа определены типы ориентаций, то есть сочетание различных комбинаций ответов, и их распространенность среди гражданских педагогов. Выделены и описаны семь типов ориентаций: критический, социализационный, обществоведческий, партиципаторный, энвайронменталистский, конфликтологический, партикуляристский. Описаны особенности их репрезентации в разных странах.Практическая значимость. Результаты и выводы, изложенные в статье, предложенная типология могут использоваться в процессе дальнейшей разработки проблематики гражданского образования, обучения и воспитания гражданственности, в том числе в других эмпирических исследованиях. Представленные количественные данные могут быть востребованы в качестве информационной базы при разработке программ развития гражданского образования разного уровня, проектировании учебных планов и содержания дисциплин граждановедческого профиля.

Волошин В. С., Бабенко А. В. Из истории бумажных денег и их влияние на мировую экономику.В работе приведены научные взгляды авторов из истории бумажных денег и их последующего влияния на развитие мировой экономики. В работе отмечено, что история денег, история их преобразований, тщательно привязанная к конкретным историческим датам и событиям, могла стать частью точной науки об истории человечества. В роботе указано, что впервые на территории Западной Европы бумажные деньги появились как средство неограниченной эмиссии и обязаны своим появлением шотландском банкиру Уильяму Питерсону. Началось все с создания Банка Англии в 1694 году. Монополия Англии в печати бумажных денег давала ей ощутимые преимущества. Стала формироваться идея уникальности бумажных денег и идея доминирования единой валюты в финансовых взаиморасчетах между странами. Формируется понимание того, что не крепкая экономика делает финансы государства, а наоборот, прочная, устойчивая валюта определяет силу экономики государства. Неизмеримо высокая роль денег в политике и истории продолжается и сегодня в виде мировой гегемонии доллара, принявшего эстафету от фунта стерлингов через Бреттон-Вудскую хартию 1944 года. Результатом же Бреттон-Вудской хартии стала система частных резервных банков в Европе, копирующих американскую Федеральную Резервную Систему. На протяжении двух мировых войн США накопили самый большой в мире банковский золотой резерв. Самый главный результат такой мировой финансовой системы заключался, как и в случае с Банком Англии и Государственным Банком Франции XVII века в одном: все должны на веру принять гарантии США (историческая спираль) и неограниченно приобретать банковские билеты частной компании ФРС США. Таким образом, бумажные деньги открыли мировой путь не только к неконтролируемому обогащению для одной отдельно взятой страны, чему мы являемся свидетелями, но и к неконтролируемому политическому влиянию.Voloshin V., Babenko A. From the history of paper money and their influence on the world economy.The paper presents the scientific views of the author on the history of paper money, and their subsequent impact on the global economy. The paper noted that the history of money, the history of their transformation, carefully tied to specific historical dates and events, could become part of the exact science of human history. In the article indicated that paper money appeared in theWestern Europeas a means of unlimited emissions and owe their existence to the Scottish banker William Peterson. It all began with the establishment of the Bank of England in 1694.England's monopoly in the printing of paper money gave her tangible benefits. It is began to develop the idea of the uniqueness of paper money and the idea of the domination of a single currency in the financial settlement between the two countries. Private pound sterling is not backed by gold assets of the country, gradually became the main currency on the European continent. It is formed understanding that not a robust economy makes the state's finances, but rather strong, stable currency determines the strength of the state's economy. Immeasurably high role of money in politics and history continues today as a global hegemony of the dollar, took the baton from the pound through the Bretton Woods Charter in 1944. World history is not yet fully appreciated the role of the Bretton Woods conference and the agreements signed there. This interesting document that formed the post-war world economy of the 20th century, has been signed by 14 countries. The basis of the Charter - the monopoly of the dollar as the sole reserve currency for the world. Charter has neither signed nor ratified the only one conference participant - theSoviet Union. Which in the postwar years and had its very competitive alternative currency - the ruble. Same result of the Bretton Woods system of private charter became the reserve banks inEurope, copying the U.S. Federal Reserve System. During the two world wars theUnited Statesamassed the world's largest bank gold reserves. The main result of this global financial system is, as in the case of the Bank of England and the Bank of France of XVII century in one should all take for granted aU.S.guarantee (historical spiral) and unlimited purchase of private bank notes of U.S. Federal Reserve. Thus, paper money of the world opened the way not only to uncontrolled enrichment for a single country, what we are witnessing, but also to uncontrolled political influence.Волошин В. С., Бабенко Г. В. З історії паперових грошей та їх вплив на світову економікуВ роботі наведено наукові погляди автора, щодо історії паперових грошей та їх подальшого впливу на розвиток світової економіки. В роботі зазначено, що історія грошей, історія їх перетворень, що ретельно прив'язується до конкретних історичних дат і подій, могла стати частиною точнішої науки про історію людства. В роботе зазначено, що в перше на території Західної Європи паперові гроші з'явилися, як засіб необмеженої емісії та зобов'язані своєю появою шотландському банкірові Вільяму Пітерсону. Почалося все із створення Банку Англії в 1694 році. Монополія Англії у друкуванні паперових грошей давала їй відчутні переваги. Стала формуватися ідея унікальності паперових грошей і ідея домінування єдиної валюти у фінансових взаєморозрахунках між країнами. Незмірно висока роль грошей в політиці та історії продовжується і сьогодні у вигляді світової гегемонії долара, що прийняв естафету від фунта стерлінгів через Бреттон- Вудський хартію 1944 року. Світова історія ще не до кінця оцінила роль Бреттон – Вудської конференції та угоди підписаної там. Цей цікавий документ, що сформував післявоєнну світову економіку 20 - го століття, був підписаний 14 країнами. В основі хартії - монополія долара, як єдиної резервної валюти для всього світу. Результатом же Бреттон - Вудської хартії стала система приватних резервних банків у Європі , які копіюють американську Федеральну Резервну Систему. Протягом двох світових воєн США накопичили найбільший у світі банківський золотий резерв. Найголовніший результат такої світової фінансової системи полягав, як і у випадку з Банком Англії та Державним Банком Франції XVII століття в одному: всі повинні на віру прийняти гарантії США (історична спіраль) і необмежено набувати банківські квитки приватної компанії ФРС США. Таким чином, паперові гроші відкрили світовий шлях не тільки до неконтрольованого збагачення для однієї окремо взятої країни, чому ми є свідками, але й до неконтрольованого політичному впливу.

Introduction. A wide range of valuable and active aspects related to citizenship remain not relevant, which leads to the atomisation of society, weakening of the institutional foundations of the state. Today, the development of the civic education system is an important social issue. Therefore, turning to the experience of other countries, including in terms of building their priorities in this area, contributes to the solution of both theoretical and practical problems in national education. It is customary to associate the civic component in the Russian educational system with the implementation of state educational standards aimed at obtaining formal knowledge about society and the state by schoolchildren, as well as with the systematic educational work carried out in educational institutions, focusing on the development of patriotism. As a result, the structure of youth civic orientations is dominated by intentions to consciously distance oneself from politics, the state, a narrowly formalised understanding of citizenship as a set of rights and obligations fixed by law, and patriotism mainly in its protective-military form.The aim of the present research was to comparatively study the opinions of teachers in 22 countries (including Russia) on the priorities of civic education in schools.Methodology and research methods. A secondary analysis of the data of the International Civic and Citizenship Education Study, implemented under the auspices of the International Association for the Evaluation of Educational Achievements (IEA), serves as a research method. The empirical base of the study is a questionnaire survey of teachers from 22 countries (including Russia). The total sample size was 36674 respondents - 8849 teachers (24% of the sample size), implementing programmes of social sciences, 27825 teachers (76% of the sample size) not directly involved in civic education.Results and scientific novelty. As a result of the comparative study undertaken, the specificity of the opinion of teachers in Russia and other countries regarding the importance of certain areas of civic education in schools was revealed. The answers to a special question were analysed, suggesting the choice of the most priority options from the proposed ones. At the first stage, a ranking procedure was implemented, which allowed to identify the structure of priorities in each country. In most of them, the formation among students of independent, critical thinking occupies the first position in the ranking. This goal is especially significant in the Scandinavian countries, as well as in Finland. In Russia, the level of support for this priority is one of the lowest (36%) - less than only in South Korea (24%). At the second stage, the target settings of teachers involved in civic education are classified. Using cluster analysis, the types of orientations are determined, that is, a combination of various combinations of answers, and their prevalence among civilian educators. Seven types of orientations have been identified and described: critical, socialisation, social studies, participatory, environmental, conflictological, particularistic. The features of their representation in different countries are described.Practical significance. The results and conclusions presented in the article, the proposed typology can be used in the process of further development of the issues of civic education, training and education of citizenship, including in other empirical studies. The quantitative data provided can be used as an information base for the development of civic education programmes at various levels, as well as the design of curricula and content of disciplines of civic studies. ; Введение. Широкий спектр ценностных и деятельных аспектов, связанных с гражданством, остаются неактуализированными, что ведёт к атомизации общества, ослаблению институциональных основ государства. Развитие системы гражданского образования является сегодня важной социальной задачей. Поэтому обращение к опыту разных стран, в том числе в части выстраивания ими приоритетов в этой области, способствует решению как теоретических, так и практических задач отечественного образования. В российской системе образования гражданскую составляющую принято связывать с реализацией государственных образовательных стандартов, направленных на получение школьниками формальных знаний об обществе и государстве, а также c проводимой в учебных заведениях систематической воспитательной работой по формированию патриотизма. В результате в структуре гражданских ориентаций молодежи превалируют установки на сознательное дистанцирование от политики, государства, узко-формализованное понимание гражданства как совокупности закрепленных законодательно прав и обязанностей, а патриотизма преимущественно в его защитно-военной ипостаси. Цель изложенного в статье исследования состояла в сравнительном изучении мнения учителей 22 стран (включая Россию) о функциях гражданского образования в школе.Методология, методы и методики. В качестве метода исследования выступает вторичный анализ данных Международного сравнительного исследования гражданственности и гражданского образования, реализованного под эгидой Международной ассоциации по оценке образовательных достижений. Эмпирической базой исследования являются данные анкетного опроса учителей из 22 стран (включая Россию). Общий объем анализируемой выборки составил 36 674 респондента - 8 849 учителей, реализующих программы дисциплин обществоведческого цикла (24 % от объема выборки), 27 825 учителей не участвующих непосредственно в гражданском образовании (76 % от объема выборки). Результаты и научная новизна. В результате предпринятого сравнительного исследования выявлена специфика мнения учителей России и других стран относительно значимости тех или иных направлений гражданского образования в школах. Были проанализированы ответы на специальный вопрос, предполагающий выбор из предложенных вариантов наиболее приоритетных. На первом этапе реализована процедура ранжирования, которая позволила выявить структуру приоритетов в каждой стране. В большинстве из них формирование среди учеников независимого, критического мышления занимает первую позицию в рейтинге. Особо значима эта цель в скандинавских странах, а также в Финляндии. В России уровень поддержки данного приоритета один из самых низких (36 %) - меньше только в Южной Корее (24 %). На втором этапе проведена классификация целевых установок учителей, задействованных в гражданском образовании. С помощью кластерного анализа определены типы ориентаций, то есть сочетание различных комбинаций ответов, и их распространенность среди гражданских педагогов. Выделены и описаны семь типов ориентаций: критический, социализационный, обществоведческий, партиципаторный, энвайронменталистский, конфликтологический, партикуляристский. Описаны особенности их репрезентации в разных странах. Практическая значимость. Результаты и выводы, изложенные в статье, предложенная типология могут использоваться в процессе дальнейшей разработки проблематики гражданского образования, обучения и воспитания гражданственности, в том числе в других эмпирических исследованиях. Представленные количественные данные могут быть востребованы в качестве информационной базы при разработке программ развития гражданского образования разного уровня, проектировании учебных планов и содержания дисциплин граждановедческого профиля. ; The reported study was funded by the Russian Foundation for Basic Research (RFBR), project No. 19-011-00632 "Civic-Political Orientations of the Post-Soviet Generation: Models and Types". ; Статья печатается при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-011-00632 «Гражданско-политические ориентации постсоветского поколения: модели и типы».

The article is devoted to the historical-philosophical analysis of the problem of ambivalence as a fundamental principle of Derrida's philosophical thinking. It shows how such primordial philosophical questions as ones of limits of philosophies and of limits of philosophy define the basic problem dimensions of Derridean conception. It consideres the correlation of the theme of marginality with both the problem of Derrida's cultural self-identification and the idea of the metaphoricity of language as the initial premise of différance logic. Also the article examines the role of transcendentalistic implications in Derridean thought that determine a his-torical and philosophical context of Derrida's philosophy. The analogy between quasi-transcendental and metaphorical aspects of deconstructive thinking is drawn. The identifica-tion of Jewish and metaphorical in Derrida's conception is demonstrated. The author introduces the concept of "literal metaphor" as the quintessence of Derrida's philosophical thought which structures its basic forms, namely: aporia, hyperbole, question, commentary. ; Статья посвящена историко-философскому анализу проблемы амбивалентности как фундаментального принципа философского мышления Деррида. Показывается, каким образом исконные для истории философии вопросы – границ философий и границ философии – определяют основные проблемные измерения дерридианской концепции. Рассматривается корреляция темы пограничности как с проблемой культурной самоидентификации Деррида, так и с идеей метафоричности языка как исходного посыла логики différance. Анализируется роль трансценденталистских импликаций в дерридианской мысли, определяющих историко-философский контекст последней. Проводится аналогия между квази-трансцендентальным и метафорическим аспектами деконструктивного мышления, демонстрируется отождествление еврейского и метафорического в концепции Деррида. Вводится понятие "буквальной метафоры" как квинтэссенции философской мысли Деррида, структурирующей ее базовые формы: апорию, ги-перболу, вопрос, комментарий.СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫАвтономова (2011): Автономова, Н. Философский язык Жака Деррида. Москва: РОССПЭН, 2011, 506 с.Арутюнова (1990): Арутюнова, Н. «Метафора и дискурс». В: Теория метафоры: Сборник. Ред. Н. Д. Арутюнова, М. А. Журинская. Москва: Прогресс, 1990, С. 5–32.Блюменберг (2005): Блюменберг, Г. Світ як книга. Пер. з нім. В. Єрмоленка. К.: Лібра, 2005, 544 с.Деррида (1992): Деррида, Ж. «Письмо к японскому другу». Пер. с фр. А. Гараджи. В: Вопросы философии. 1992, № 4, С. 53–57.Деррида (2000a): Деррида, Ж. О грамматологии. Пер. с фр. Н. Автономовой.– Москва: Ad Marginem, 2000a, 512 с.Деррида (2000b): Деррида, Ж. «Различание». Пер. с фр. В. Лапицкого. В: Деррида Ж. Письмо и различие. Санкт-Петербург: Академический проект, 2000b, С.377–402.Деррида (2000с): Деррида, Ж. «Сила и значение». Пер. с фр. С. Фокина. В: Деррида Ж. Письмо и различие. Санкт-Петербург: Академический проект, 2000c. С. 7–42.Деррида (2000d): Деррида, Ж. «Эдмон Жабе и вопрос книги». In: Деррида Ж. Письмо и различие. Пер. с фр. В. Лапицкого. Санкт-Петербург: Академический проект, 2000d, С. 83–99.Деррида (2000е): Деррида, Ж. «Эллипс». Пер. с фр. В. Лапицкого. В: Деррида Ж. Письмо и различие. Санкт-Петербург: Академический проект, 2000e, С. 369–374.Деррида (2011): Деррида, Ж. «Монолингвизм Другого или протез первоначала». Глава седьмая. Пер. с фр. Н. Автономовой. В: Автономова Н.С. Философский язык Жака Деррида. Москва: РОССПЭН, 2011, С. 445–471.Деррида (2012): Деррида, Ж. Поля философии. Пер. с фр. Д. Кралечкина. Москва: Академический проект, 2012, 376 с.Деррида = КИ: Деррида, Ж. Кроме имени. Пер. с фр. Н. Шматко. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/derrid/Деррида, Хартман: Деррида, Ж., Хартман, Д., Изер, В. Деконструкция: триалог в Иерусалиме. Пер. с англ. В. Мерлина. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Derr/dekon.phpДэвидсон (1990): Дэвидсон, Д. «Что означают метафоры». В: Теория метафоры: Сборник. Ред. Н. Д. Арутюнова, М. А. Журинская. Москва: Прогресс, 1990, С. 172–193.Ильина (2009): Ильина, А. «Метафорический вопрос и границы рациональности». В: MegaLing'2009: збірник наукових праць. Київ: Довіра, 2009. С. 225–235.Ильина (2011): Ильина, А. «Концепт Другого в ракурсе трансцендентализма». В: Койнонія: Спецвипуск № 2, Вісник Харківського національного університету ім. В.Н. Каразіна, 2011, № 950, С. 165–195.Ільїна (2014): Ільїна, А. «Впливи трансцендентальної парадигми на єврейську філософську думку (від С. Маймона до Ж. Деріда)». В: Вісник Харківського національного універ-ситету ім. В.Н. Каразіна, 2014, № 1092, С. 42–51.Кант (1994): Кант, И. Критика чистого разума. Пер. с нем. Н. Лосского. Москва: Мысль, 1994, 592 с.Ковельман, Гершович (2010): Ковельман, А., Гершович, У. «Бегство от логоса: к пониманию раввинистической герменевтики». В: НЛО, 2010, № 10, Электронный ресурс. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2010/102/ko4.htmlЛосский: Лосский, В. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.vehi.net/vlossky/Нечипуренко, Полонская (2007): Нечипуренко, В., Полонская, И. «Поиски национальной иден-тификации в философии Ж. Деррида». В: Научная мысль Кавказа, 2007, № 1, С. 41–49.Розет (2011): Розет, А. Священная грамматика. Запись выступления на лингвистическом Шавуот-фесте 2011. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://m.eshkolot.ru/library/audio/36130Черняк: Черняк, А. Проблема очевидности. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.biglib.com.ua/read.php?pg_which=1&dir=0013&f=13_48&book_id=2525Эпштейн (2001): Эпштейн, М. Философия возможного. Модальности в мышлении и культуре. Санкт-Петербург: Алетейя, 2001, 334 с.Bennington (1994): Bennington, G. Legislations: the Politics of Deconstruction. London; New York: Verso, 1994, (viii) 300 p.Bennington (1999): Bennington, G., Derrida J. Jacques Derrida. Chicago: University of Chicago Press, 1999, 420 p.Bennington (2000): Bennington, G. Interrupting Derrida. London; New York: Routledge, 2000, (xiv) 235 p.Cixous (2001): Cixous, H. Portrait de Jacques Derrida en jeune saint juif. Paris: Galilée, 2001, 115 p.Crockett (2001): Crockett, C. A Theology of the Sublime. London; New York: Routledge, 2001, (xi) 142 p.Derrida (1972а): Derrida, J. La dissemination. Paris: Seuil, 1972a, 445 p.Derrida (1972b): Derrida, J. Marges de la philosophie. Paris: Minuit, 1972b, 398 p.Derrida (1986): Derrida, J. «Le retrait de la metaphore». In: Analecta Husserliana, vol. 14: The Phenomenology of man and of the human condition: individualisation of nature and the human being. I. Plotting the territory for interdisciplinary communication. Еd. by Anna-Teresa Tymieniecka. Dordrecht, Holland; Boston, U.S.A., London, England: D. Reidel; Hingham, MA, 1986, P. 273–300.Derrida (1993): Derrida, J. Aporias. Tr. T. Dutoit. Stanford, Calif.: Stanford UP, 1993, (x) 87 p.Derrida (1994): Derrida J. Politiques de l'amitié. Paris: Galilée, 1994, 308 p.Derrida (2003): Derrida, J. «Abraham, l'autre». In: Judéités. Questions pour Jacques Derrida. J. Cohen, R. Zagury-Orly. Paris: Galilée, 2003, P. 11–42.Derrida (2004а): Derrida, J. «Penseur de l'événement (entretien par Jérôme-Alexandre Nielsberg)». In: L'Humanité, 28 janvier 2004a, Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.jacquesderrida.com.ar/frances/evenement.htmDerrida (2004b): Derrida, J. «Qu'est que ce que la deconstruction». In: Le Monde, 12 octobre 2004b, Электронный ресурс. Режим доступа:http://www.jacquesderrida.com.ar/frances/deconstruction.htmDerrida (2012): Derrida, J. «La déconstruction et l'autre (entretien avec Richard Kearney)». In: Le Temps Modernes: Derrida, l'événement déconstruction, 2012, № 669–670, P. 7–29.Drob: Drob, S.L. Tzimtzum and «Différance»: Derrida and the Lurianic Kabbalah. In: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.newkabbalah.com/Derrida3.htmlGasché (1986): Gasché, R. The Tain of the Mirror: Derrida and the Philosophy of Reflection. Cambridge, Mass.: Harvard UP, 1986, (viii) 348 p.Idel (2003): Idel, M. «Jacques Derrida et les sources kabbalistiques». In: Judéités. Questions pour Jacques Derrida. J. Cohen, R. Zagury-Orly. Paris: Galilée, 2003, P. 133–156.Kohler (2012): Kohler, G.Y. «Maimonid and Kant». In: Reading Maimonid's Philosophy in 19-th century Germany. Amsterdam Studies in Jewish Philosophy, Vol. 15, 2012, P. 249–307.Levinas (2009): Levinas, E. Oeuvres 1: Carnets de captivité. Paris: Grasset, IMEC, 2009, 499 p.Ofrat (2001): Ofrat, G. The Jewish Derrida. Syracuse, N.Y.: Syracuse UP, 2001, (viii) 201 p. ; Статтю присвячено історико-філософському аналізу проблеми амбівалентності як фундаментального принципу філософського мислення Дерида. Демонструється, в який спосіб споконвічні для історії філософії питання – меж філософій та меж філософії – визначають основні проблемні виміри деридіанської концепції. Розглядається кореляція теми пограничності як із проблемою культур-ної самоідентифікації Дерида, так і з ідеєю метафоричності мови як вихідного засновку логіки différance. Аналізується роль трансценденталістських імплікацій в деридіанській думці, що визначають історико-філософський контекст останньої. Проводиться аналогія між квазі-трансцендентальним та метафоричним аспектами деконструктивного мислення, демонструється ототожнення єврейського та метафоричного в концепції Дерида. Уведено поняття «буквальної метафори» як квінтесенції філософської думки Дерида, що структурує її базові форми: апорію, гіперболу, питання, коментар.СПИСОК ЛІТЕРАТУРИАвтономова (2011): Автономова, Н. Философский язык Жака Деррида. Москва: РОССПЭН, 2011, 506 с.Арутюнова (1990): Арутюнова, Н. «Метафора и дискурс». В: Теория метафоры: Сборник. Ред. Н. Д. Арутюнова, М. А. Журинская. Москва: Прогресс, 1990, С. 5–32.Блюменберг (2005): Блюменберг, Г. Світ як книга. Пер. з нім. В. Єрмоленка. К.: Лібра, 2005, 544 с.Деррида (1992): Деррида, Ж. «Письмо к японскому другу». Пер. с фр. А. Гараджи. В: Вопросы философии. 1992, № 4, С. 53–57.Деррида (2000a): Деррида, Ж. О грамматологии. Пер. с фр. Н. Автономовой.– Москва: Ad Marginem, 2000a, 512 с.Деррида (2000b): Деррида, Ж. «Различание». Пер. с фр. В. Лапицкого. В: Деррида Ж. Письмо и различие. Санкт-Петербург: Академический проект, 2000b, С.377–402.Деррида (2000с): Деррида, Ж. «Сила и значение». Пер. с фр. С. Фокина. В: Деррида Ж. Письмо и различие. Санкт-Петербург: Академический проект, 2000c. С. 7–42.Деррида (2000d): Деррида, Ж. «Эдмон Жабе и вопрос книги». In: Деррида Ж. Письмо и различие. Пер. с фр. В. Лапицкого. Санкт-Петербург: Академический проект, 2000d, С. 83–99.Деррида (2000е): Деррида, Ж. «Эллипс». Пер. с фр. В. Лапицкого. В: Деррида Ж. Письмо и различие. Санкт-Петербург: Академический проект, 2000e, С. 369–374.Деррида (2011): Деррида, Ж. «Монолингвизм Другого или протез первоначала». Глава седьмая. Пер. с фр. Н. Автономовой. В: Автономова Н.С. Философский язык Жака Деррида. Москва: РОССПЭН, 2011, С. 445–471.Деррида (2012): Деррида, Ж. Поля философии. Пер. с фр. Д. Кралечкина. Москва: Академический проект, 2012, 376 с.Деррида = КИ: Деррида, Ж. Кроме имени. Пер. с фр. Н. Шматко. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/derrid/Деррида, Хартман: Деррида, Ж., Хартман, Д., Изер, В. Деконструкция: триалог в Иерусалиме. Пер. с англ. В. Мерлина. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Derr/dekon.phpДэвидсон (1990): Дэвидсон, Д. «Что означают метафоры». В: Теория метафоры: Сборник. Ред. Н. Д. Арутюнова, М. А. Журинская. Москва: Прогресс, 1990, С. 172–193.Ильина (2009): Ильина, А. «Метафорический вопрос и границы рациональности». В: MegaLing'2009: збірник наукових праць. Київ: Довіра, 2009. С. 225–235.Ильина (2011): Ильина, А. «Концепт Другого в ракурсе трансцендентализма». В: Койнонія: Спецвипуск № 2, Вісник Харківського національного університету ім. В.Н. Каразіна, 2011, № 950, С. 165–195.Ільїна (2014): Ільїна, А. «Впливи трансцендентальної парадигми на єврейську філософську думку (від С. Маймона до Ж. Деріда)». В: Вісник Харківського національного університету ім. В.Н. Каразіна, 2014, № 1092, С. 42–51.Кант (1994): Кант, И. Критика чистого разума. Пер. с нем. Н. Лосского. Москва: Мысль, 1994, 592 с.Ковельман, Гершович (2010): Ковельман, А., Гершович, У. «Бегство от логоса: к пониманию раввинистической герменевтики». В: НЛО, 2010, № 10, Электронный ресурс. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2010/102/ko4.htmlЛосский: Лосский, В. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.vehi.net/vlossky/Нечипуренко, Полонская (2007): Нечипуренко, В., Полонская, И. «Поиски национальной идентификации в философии Ж. Деррида». В: Научная мысль Кавказа, 2007, № 1, С. 41–49.Розет (2011): Розет, А. Священная грамматика. Запись выступления на лингвистическом Шавуот-фесте 2011. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://m.eshkolot.ru/library/audio/36130Черняк: Черняк, А. Проблема очевидности. В: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.biglib.com.ua/read.php?pg_which=1&dir=0013&f=13_48&book_id=2525Эпштейн (2001): Эпштейн, М. Философия возможного. Модальности в мышлении и культуре. Санкт-Петербург: Алетейя, 2001, 334 с.Bennington (1994): Bennington, G. Legislations: the Politics of Deconstruction. London; New York: Verso, 1994, (viii) 300 p.Bennington (1999): Bennington, G., Derrida J. Jacques Derrida. Chicago: University of Chicago Press, 1999, 420 p.Bennington (2000): Bennington, G. Interrupting Derrida. London; New York: Routledge, 2000, (xiv) 235 p.Cixous (2001): Cixous, H. Portrait de Jacques Derrida en jeune saint juif. Paris: Galilée, 2001, 115 p.Crockett (2001): Crockett, C. A Theology of the Sublime. London; New York: Routledge, 2001, (xi) 142 p.Derrida (1972а): Derrida, J. La dissemination. Paris: Seuil, 1972a, 445 p.Derrida (1972b): Derrida, J. Marges de la philosophie. Paris: Minuit, 1972b, 398 p.Derrida (1986): Derrida, J. «Le retrait de la metaphore». In: Analecta Husserliana, vol. 14: The Phenomenology of man and of the human condition: individualisation of nature and the human being. I. Plotting the territory for interdisciplinary communication. Еd. by Anna-Teresa Tymieniecka. Dordrecht, Holland; Boston, U.S.A., London, England: D. Reidel; Hingham, MA, 1986, P. 273–300.Derrida (1993): Derrida, J. Aporias. Tr. T. Dutoit. Stanford, Calif.: Stanford UP, 1993, (x) 87 p.Derrida (1994): Derrida J. Politiques de l'amitié. Paris: Galilée, 1994, 308 p.Derrida (2003): Derrida, J. «Abraham, l'autre». In: Judéités. Questions pour Jacques Derrida. J. Cohen, R. Zagury-Orly. Paris: Galilée, 2003, P. 11–42.Derrida (2004а): Derrida, J. «Penseur de l'événement (entretien par Jérôme-Alexandre Nielsberg)». In: L'Humanité, 28 janvier 2004a, Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.jacquesderrida.com.ar/frances/evenement.htmDerrida (2004b): Derrida, J. «Qu'est que ce que la deconstruction». In: Le Monde, 12 octobre 2004b, Электронный ресурс. Режим доступа:http://www.jacquesderrida.com.ar/frances/deconstruction.htmDerrida (2012): Derrida, J. «La déconstruction et l'autre (entretien avec Richard Kearney)». In: Le Temps Modernes: Derrida, l'événement déconstruction, 2012, № 669–670, P. 7–29.Drob: Drob, S.L. Tzimtzum and «Différance»: Derrida and the Lurianic Kabbalah. In: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.newkabbalah.com/Derrida3.htmlGasché (1986): Gasché, R. The Tain of the Mirror: Derrida and the Philosophy of Reflection. Cambridge, Mass.: Harvard UP, 1986, (viii) 348 p.Idel (2003): Idel, M. «Jacques Derrida et les sources kabbalistiques». In: Judéités. Questions pour Jacques Derrida. J. Cohen, R. Zagury-Orly. Paris: Galilée, 2003, P. 133–156.Kohler (2012): Kohler, G.Y. «Maimonid and Kant». In: Reading Maimonid's Philosophy in 19-th century Germany. Amsterdam Studies in Jewish Philosophy, Vol. 15, 2012, P. 249–307.Levinas (2009): Levinas, E. Oeuvres 1: Carnets de captivité. Paris: Grasset, IMEC, 2009, 499 p.Ofrat (2001): Ofrat, G. The Jewish Derrida. Syracuse, N.Y.: Syracuse UP, 2001, (viii) 201 p.

Kryzys druku – spowodowany, jak się wydaje, digitalizacją i transformacją mediów cyfrowych – stanowi jeden z problemów współczesnego dziennikarstwa. Z tej też przyczyny w ciągu trzech ostatnich lat na Ukrainie gwałtownie (o 3 mln egzemplarzy, tj. 27%) spadł obieg prasy drukowanej. W najtrudniejszej sytuacji znajdują się lokalne środki przekazu, które od 2016 roku z rąk władz stopniowo przechodziły do sektora własności prywatnej. Spóźniona reforma doprowadziła do sytuacji, w której wydawnictwa bez doświadczenia w biznesie mierzą się z poważną recesją: niektóre już ogłosiły koniec działaności, inne ledwo przetrwały we współczesnych warunkach rynkowych. Konwergencja mediów niesie ze sobą groźbę marginalizacji mniejszych publikatorów i – co za tym idzie – ich odbiorców, których głosy nie zostaną wysłuchane. Dzieje się to już w sektorze prasy centralnej, ponieważ najpotężniejsze media drukowane należą do największych spółek: Star Light Media, UMH Group, Inter Media Group, 1 + 1 Media i Media Group Ukraine, których właściciele angażują się w ukraińską politykę. Odmawia się natomiast wsparcia lokalnej niezależnej prasie. Ukraina może pójść drogą wielu innych krajów europejskich stosujących się do teorii "spirali cyrkulacyjnej". Według niej gazety o najwyższym nakładzie otrzymują więcej środków pochodzących z reklam oraz prenumeraty, natomiast mniejsze tytuły otrzymują pomoc państwa w celu zachowania pluralizmu myśli, zapobiegania zanikaniu małych publikacji oraz uniknięcia zbyt dużej koncentracji środków masowego przekazu. Projekt ten opracowano w 2016 roku, аle nie został zatwierdzony przez rząd, utrzymywał bowiem zależność gazet od władz publicznych i korupcjogenny model dystrybucji funduszy. Sytuacja niepewności jest korzystna dla władz, ponieważ pozwala wpływać na wydawców, zwłaszcza podczas wyborów. W czasie recesji finansowej wydawnictwa łatwo poddają się sugestiom polityków i dokonują nadużyć polegających na wypuszczaniu materiałów obliczonych na wsparcie wizerunkowe działaczy. Badacze mediów odnotowali 28,1% tego rodzaju publikacji w prasie regionalnej. Negatywny wpływ na sektor medialny mają również stały wzrost taryfy pocztowej za dostarczanie prasy oraz redukcja stacjonarnych oddziałów Ukrposzty, które także znajdują się w recesji finansowej. Innym problemem jest brak regulacji w sprawie statusu mediów elektronicznych, które często zaangażowane są w piractwo własności intelektualnej, co negatywnie wpływa na media drukowane. Odbiorcy w młodym і średnim wieku rzadko są czytelnikami gazet, dlatego czasopisma muszą przekształcać swoje treści w materiały dostępne online. Prasa szuka dodatkowych kanałów przyciągających uwagę czytelników w Internecie, korzysta ze stron internetowych, sieci społecznościowych, hostów wideo, różnych modeli konwergencji, rozmaitych technologii. Centralne środki przekazu – w przeciwieństwie do mniejszych, regionalnych – szybko dostosowały się do panujących trendów. Ponad połowa lokalnych mediów nadal jednak nie ma witryny internetowej. Z powodu niskiego poziomu tabloidyzacji mediów drukowanych mało przydatne jest tworzenie popularnych kanałów informacyjnych, takich jak infotainment. Ledwie w odosobnionych przypadkach wydawnictwa podejmują starania przejścia od tradycyjnej informacji do komunikacji z czytelnikami, a redaktorzy próbują wykorzystywać modele crowdsourcingu i croudfundingu do generowania treści oraz zbiórki funduszy na wsparcie i rozwój nowych pomysłów. Od 2017 roku Lokalna Agencja Wsparcia Mediów uczy kreowania nowoczesnych treści i zarabiania na reklamach – rezultatem są 23 witryny internetowe agencji, liczące sobie 130 700 użytkowników i 620 000 wyświetleń (2018 rok). Mimo kryzysu potrzeba informacji nie maleje, czas pokaże zatem, w jakim formacie istnieć będzie ukraińska prasa. Możliwe, że – podobnie jak w Polsce – będzie to już przede wszystkim gazeta internetowa. ; The print crisis – caused, it seems, by the digitization and transformation of digital media – is one of the problems of contemporary journalism. For this reason, over the past three years, the circulation of the printed press in Ukraine has sharply decreased (by 3 million copies, ie 27%). The most difficult situation is that of local media, which since 2016 have gradually been transformed into private ownership by the authorities. The delayed reform has led to a situation where publishing houses with no experience in business are going through a serious recession: some have already closed, some have barely survived under modern market conditions. The convergence of the media carries the risk of marginalization of smaller publishers and, consequently, of their recipients, whose voices will not be heard. This is already the case with the central press, as the most powerful print media belong to the largest companies: Star Light Media, UMH Group, Inter Media Group, 1 + 1 Media and Media Group Ukraine, whose owners are involved in Ukrainian politics. On the other hand, support for the local independent press is refused. Ukraine can follow the path of many other European countries following the "circular spiral" theory. According to her, the highest circulation newspapers receive more advertising funds and subscriptions, while smaller titles receive state aid in order to maintain pluralism of thought, prevent the disappearance of small publications and avoid excessive media concentration. This project was developed in 2016, but it was not approved by the government as it maintained the news-papers' dependence on public authorities and a corrupt model of fund distribution. The situation of uncertainty is beneficial for the authorities as it allows publishers to be influenced, especially during elections. During a financial recession, publishing houses easily succumb to politicians' suggestions and make abuses consisting in releasing materials designed to support their image. Media researchers recorded 28.1% of such publications in the regional press. The media sector is also negatively affected by the steady increase in the postal tariff for delivering the press and the reduction of Ukrposzta's stationary branches, which are also in the financial recession. Another problem is the lack of regulation on the status of electronic media, which is often involved in piracy of intellectual property, which negatively affects the print media. Young and middle-aged audiences are seldom readers of newspapers, so they need to transform their content into online material. The press is looking for additional channels, attracting readers' attention on the Internet, using websites, social networks, video hosts, various convergence models, various technologies. Central media – as opposed to smaller, regional ones – quickly adapted to the prevailing trends. More than half of the local media still doesn't have a website. Due to the low tabloidization of printed media, it is of little use to create popular news channels such as infotainment. Only in isolated cases do publishers make an effort to shift from traditional information to communicating with readers, and editors try to use crowdsourcing and croudfunding models to generate content and raise funds to support and develop new ideas. Since 2017, the Local Media Support Agency has been teaching how to create modern content and profit on advertisements - the result is 23 agency websites with 1,307,000 users and 6,200,000 views (2018). Despite the crisis, the need for information has not diminished, so time will show the format in which the Ukrainian press will exist. It is possible that – as in Poland – it will be primarily an online newspaper.

Okoliczności społeczno-historyczne zrodziły silne więzi pomiędzy życiem religijnym Bukowiny a sytuacją polityczną w Austro-Węgrzech na początku XX wieku. Wskazaną analogię potwierdzają materiały publikowane w czasopismach regionalnych, między innymi w "Nowej Bukowinie" («Нова Буковина»), 1912–1914. Analiza większości kwestii religijnych odbywała się przez pryzmat sytuacji społeczno-politycznej w regionie, co potwierdza aktualność kwestii badawczej. Wśród ukraińskich badaczy zagadnień religijnych w kontekście procesów historycznych można wymienić Ałłę Bojko (Алла Бойко), Stepana Kostię (Степан Костя), Marię Rozhiłę (Марія Рожило), Mariana Łozynskiego (Мар'ян Лозинський), Elenę Kanczałabę (Олена Канчалаба), Alionę Ignatuszę (Альона Ігнатуша) oraz innych. Tym niemniej określone wyżej kwestie badawcze potrzebują bardziej dokładnych badań. Problem utworzenia na Bukowinie odrębnej ukraińskiej Cerkwi prawosławnej, niezależnej od Cerkwi rumuńskiej, można określić jednym z najbardziej aktualnych dla mieszkańców Czerniowiec na początku XX wieku. Pozycja miejscowej inteligencji regionalnej otrzymała wsparcie ze strony niektórych miejscowych mediów. W roku 1885 w Czerniowcach powstała ukraińska gazeta "Bukowina". Przez cały okres istnienia (do 1910 roku) wydanie to popierało ideę stworzenia Cerkwi ukraińskiej. Politycy regionu w znacznym stopniu przyczynili się do popularyzacji idei Cerkwi dla Ukraińców, mimo że niektórzy z nich byli grekokatolikami. Między innymi Omelian Popowycz (Омелян Попович), Jerotej Pigulak (Єротей Пігуляк) oraz Stepan Smal-Stocki (Степан Смаль-Стоцький) na łamach "Bukowiny" często podkreślali potrzebę uregulowania kwestii religijnej. Zawirowania polityczne rozproszyły jednak proukraińskie siły patriotyczne. Konflikt między Stepanem Smal-Stockim a Mykołą Wasylko (Микола Василько) doprowadził do zamknięcia "Bukowiny", zaś redakcja podzieliła się. Niektórzy badacze, między innymi Arkadij Żywotko (Аркадій Животко) oraz Myrosław Romaniuk (Мирослав Романюк), określają "Nową Bukowinę" (1912–1914) spadkobiercą idei "Bukowiny". W rzeczywistości była to podjęta przez M. Wasylkę, który opiekował się czasopismem, próba odnowienia poprzedniej gazety, która ze względu na nowy zespół autorów oraz pogorszenie relacji ze Stapanem Smal-Stockim nie przyniosła sukcesu. Pierwszy numer "Nowej Bukowiny" ukazał się 13 stycznia 1912 r. Gazeta została wydrukowana w drukarni Iwana Zacharki (Іван Захарко), wydawcą został Jerotej Pigulak (Єротей Пігуляк), redaktorem odpowiedzialnym Osyp Dik (Осип Дік). Gazeta przetrwała do połowy 1914 r. Niezbyt trwały sukces "Nowej Bukowiny" w zakresie tematyki religijnej wynikał zarówno z naśladowania polityki redakcyjnej "Bukowiny" (1885–1910), jak i ze starań Jeroteja Pigulaka. Wiadomości na tematy religijne w "Nowej Bukowinie", a nawet bohaterowie publikacji wyraźnie przywodzili na myśl materiały i bohaterów z odpowiednich rubryk poprzedniej gazety. W publikacjach czasopisma z lat 1912–1914 odnotowaliśmy 66 różnych informacji o tematyce religijnej. W porównaniu z "Bukowiną" liderem pozostały tematy rumunizacji Cerkwi (25 materiałów), kwestia podziału diecezji prawosławnej (17 publikacji, aktualność wzrosła), "kwestia ukraińska" w kościele (8 materiałów), moskalofilstwo (5 materiałów), religia oraz państwo i polityka (4 materiały), religia na skali światowej (4 materiały), dyskusyjne aspekty religii w mediach (3 materiały). Kwestie religijne na pierwszych stronach "Nowej Bukowiny" były dosyć zróżnicowane tematycznie. Przyczynił się do tego cały szereg czynników społeczno-politycznych, w tym relacje narodowościowe i religijne w kraju, sytuacja polityczna oraz pozycja prawosławnego konsystorza. Analiza koncepcji "Nowej Bukowiny" świadczy o wyraźnym wpływie prekursora, czyli gazety "Bukowina", co można zauważyć także w materiałach na tematy religijne, m.in. w publikacjach o rumunizacji Kościoła prawosławnego. Podstawowy problem dotyczył nie tyle różnorodności wyznaniowej, ile przymusowego wprowadzania przez konsystorz obcego języka i kultury. To w sposób naturalny wywoływało kolejne kwestie, a mianowicie podział diecezji (jako warunek rozwoju Ukraińców na Bukowinie) oraz określenie roli Ukraińców w procesie powstania odrębnego kościoła. Oczywiste jest, że podobne materiały wyglądały jak swoisty apel autorów piszących o ukraińskiej tożsamości narodowej, ponieważ w tym okresie Kościół był traktowany jako jeden z wyznaczników tej tożsamości. ; Social and historical circumstances created close ties between the religious life of Bukovina and the political situation in Austro-Hungary at the beginning of the 20th century. The indicated analogy is confirmed by materials published in regional magazines, including "Nowa Bukovina" ("Нова Буковина"), 1912–1914. Most religious issues were analyzed through the prism of the socio-political situation in the region, which confirms the topicality of the research issue. Ukrainian researchers of religious issues in the context of historical processes include Alla Boyko (Алла Бойко), Stepan Kostia (Степан Костя), Maria Rozhiła (Марія Рожило), Marian Łozynski (Мар'ланян Лаланане Лаланянасалалане (Альона Ігнатуша) and others. Nevertheless, the research issues defined above require more detailed research. The problem of establishing a separate Ukrainian Orthodox Church in Bukovina, independent of the Romanian one, can be called one of the most relevant for the inhabitants of Chernivtsi at the beginning of the 20th century. The position of the local regional intelligentsia received support from some local media. In 1885, the Ukrainian newspaper "Bukovina" was established in Chernivtsi. Throughout its existence (until 1910), this edition supported the idea of creating a Ukrainian church. The politicians of the region largely contributed to the popularization of the idea of the church for Ukrainians, even though some of them were Greek Catholics. Among others, Omelian Popowycz (Омелян Попович), Jerotej Pigulak (Єротей Пігуляк) and Stepan Smal-Stocki (Степан Смаль-Стоцький) often stressed the need to regulate the religious issue in the pages of "Bukovina". However, the political turmoil scattered pro-Ukrainian patriotic forces. The conflict between Stepan Smal-Stocki and Mykola Wasylko (Микола Василько) led to the closure of "Bukovina", and the editors split. Some researchers, including Arkadij Żywotko (Аркадій Животко) and Myrosław Romaniuk (Мирослав Романюк) define "Nowa Bukovina" (1912–1914) as the heir to the idea of "Bukovina". In fact, it was an attempt by M. Wasylek, who looked after the magazine, to renew the previous newspaper, which, due to the new team of authors and the deterioration of relations with Stapan Smal-Stocki, did not bring success. The first issue of "Nowa Bukovina" was published on January 13, 1912. The news-paper was printed in the printing house of Ivan Zacharek (Іван Захарко), the publisher was Jerotej Pigulak (Єротей Пігуляк), and the responsible editor was Osyp Dik (Осип Дік). The newspaper survived until mid-1914. The not very lasting success of "Nowa Bukovina" in the field of religious topics resulted both from imitating the editorial policy of "Bukovina" (1885–1910), and thanks to the efforts of Jerotej Pigulak. The materials on religious topics in Nowa Bukowina, and even the heroes of the publication, were very similar to materials and characters from the relevant columns of the previous newspaper. In the publications of the journal from 1912–1914, we noted 66 different materials on religious topics. Compared to "Bukovina", the leader remained the topics of the Romanianization of the church (25 materials), the issue of the division of the Orthodox diocese (17 publications, the topicality increased), the "Ukrainian question" in the church (8 materials), Muscovy (5 materials), religion, state and politics (4 materials), religion on a global scale (4 materials), controversial aspects of religion in the media (3 materials). Religious issues on the front pages of "Nowa Bukowina" were quite varied thematically. A whole range of socio-political factors contributed to this, including national and religious relations in the country, the political situation and the position of the Orthodox consistory. The analysis of the concept of "Nowa Bukovina" shows a clear influence of the precursor, ie the predecessor – the newspaper "Bukowina", which can also be seen in materials on religious topics, including publications on the Romanianization of the Orthodox Church. The fundamental problem concerned not so much religious diversity as the situation when the consistory forcibly introduced a foreign language and culture. This naturally triggered other topics, namely the division of the diocese (as a necessary agreement for the development of Ukrainians in Bukovina) and the role of Ukrainians in the process of establishing a separate church. It is obvious that similar materials looked like a peculiar appeal of authors writing about Ukrainian national identity, because during this period the church was treated as one of the determinants of identity.

The paper addresses the history of excavations of the largest Roman tomb, the Mausoleum of the Emperor Caesar Augustus. The author focuses on the results of recent archaeological activities and how they have transformed the perception of the monument. The tomb of the fi rst Roman Emperor in the post-classical era underwent various transformations and was repeatedly plundered. As a result, the tomb has preserved in a severely damaged condition. The monument had been used for utilitarian purposes until the 1930s. The mausoleum was used as a quarry, a fortress which has been repeatedly destroyed, a vineyard, a garden, an amphitheater for bullfi ghting, a theater, and a concert hall. The fi rst archaeological excavation in the territory of the monument was carried out in the 16th century. It is them which marked the beginning of the monument's study history. The material obtained during these fi eld works is still of great importance for scholars who engage in the study of the monument. For a long time after the Renaissance era the Mausoleum was studied only periodically due to construction works carried out in its territory. The archaeological study of the monument has intensifi ed since the beginning of the 20th century. Ambitious works were carried out in the 1920s and 1930s. Their implementation was not dictated by scholarly interest: Benito Mussolini sought to use the heritage of Ancient Rome for his propaganda. Nevertheless, as a result of the completed excavations, the mausoleum was not only freed from the post-antique layers, but the obtained results laid the foundation for the modern idea of the monument. New interest in the monument arose only after seventy years. The immediate reason to that was the government's plan for the reconstruction of the mausoleum and the surrounding area. Excavations were carried out by the Department of Cultural Heritage of the Capital of Rome. The obtained archaeological data have greatly changed the modern perception of the monument and make it possible to put an end to the discussion of the issue. ; В статье рассматривается история раскопок крупнейшей римской гробницы, а именно мавзолея императора Цезаря Августа. Основное внимание уделяется результатам недавних археологических работ и тому, как они повлияли на представление о памятнике. Гробница первого римского императора в пост-античную эпоху претерпела различные трансформации и неоднократные грабежи, в результате которых сильно пострадала. Памятнику находили практическое применение вплоть до 1930-х гг. За многовековую историю мавзолей использовали как каменоломню, крепость, которую не раз разрушали, виноградник, сад, амфитеатр для корриды, театр и концертный зал. Первые археологические работы на территории памятника проводились уже в XVI в. Именно с них начинается история исследования монумента и результаты, полученные тогда, до сих пор имеют большое значение для науки. На протяжении длительного времени после эпохи Ренессанса объект изучался только периодически, в связи с какими-либо строительными работами, проводившимися на его территории. Работы на памятнике активизируются с начала XX в. Масштабные раскопки состоялись в 1920-30-е гг. Их проведение диктовалось не научными целями: Бенито Муссолини стремился использовать римское наследие в своей пропаганде. Тем не менее, в результате проведенных работ мавзолей был не только освобожден от пост-античных наслоений, но полученные тогда результаты заложили современное представление о памятнике. Интерес к мавзолею возобновляется только через семьдесят лет. Непосредственным толчком было решение реконструировать мавзолей и площадь вокруг него. В результате раскопок, проведенных департаментом культурного наследия столицы Рима, были получены археологические данные, изменяющие взгляд на внешний облик монумента и позволяющие поставить точку в дискуссии по данному вопросу. Библиографические ссылки Agnoli N., Carnabuci E., Caruso G., Maria Loreti E. Il Mausoleo di Augusto. Recenti scavi e nuove ipotesi ricostruttive // Apoteosi. Da uomini a dei. Il Mausoleo di Adriano, Catalogo della Mostra / Eds. Abbondanza L., Coarelli F., Lo Sardo E. Roma: Munus, Palombi, 2014. P. 214–229. Albers J. Die letzte Ruhestätte des Augustus: Neue Forschungsergebnisse zum Augustusmausoleum // Antike Welt. 2014. №4. P. 16–24. Betti F. Il Mausoleo di Augusto. Metamorfosi di un monument // Mausoleo di Augusto. Demolizioni e scavi. Fotografi e 1928/1941 / Ed. F. Betti. Milano: Electa, 2011. P. 20–41. Borg B. Roman Tombs and the Art of Commemoration: Contextual Approaches to Funerary Customs in the Second Century CE. Cambridge: Cambridge University Press, 2019. 368 p. Boschung D. Tumumuls Iuliorum – Mausoleum Augusti // Hefte des Archäologischen Seminars der Universität Bern. 1980. №6. S. 38–41. Buchner E. Ein Kanal für Obelisken vom Mausoleum des Augustus in Rom // Antike Welt. Vol. 27. №3. S. 161–168. Carnabucci E., Agnoli N., Maria Loreti E. Mausoleo di Augusto. 2012. URL: http://www.fastionline.org/excavation/micro_view.php?fst_cd=AIAC_2307&curcol=sea_cd-AIAC_4480. Дата обращения 30.05.2020 Coletti C.M., Naria Loreti E. Piazza Augusto Imperatore, excavations 2007–2011: the late antiquetransformations // MAAR. 2016. № 61. P. 304−325. Collini M. A., Ciglioli G.Q. Relazione della prima campagna di scavo nel Mausoleo di Augusto // BCom.1926. №54. Р. 191−237. Davies P.J.E. Death and the Emperor: Roman Funerary Monuments from Augustus to Marcus Aurelius. Cambridge, New York: Cambridge University Press, 2000. 256 p. Diebner S. Tombs and Funerary Monuments // A Companion to the Archaeology of the Roman Republic / Ed. J. DeRose Evans. Malden: Wiley-Blackwell, 2013. P. 67−80. Fugate Brangers S. L. Political Propaganda and Archaeology: The Mausoleum of Augustus in the Fascist Era // International Journal of Humanities and Social Science 2013. № 3. Р. 126–135. Fugate Brangers S. L. The mausoleum of Augustus: expanding meaning from its inception to present day. PhD diss. Louissville, 2007. 220 p. Gatti G. Nuove osservazioni sul Mausoleo di Augusto // L'Urbe 1938. № 3. P. 1–17. Giglioli, G.Q. and A. M. Colini. II Mausoleo d'Augusto. Milan and Rome: Bestetti e Tumminelli, 1930. 51 p. Hase Salto M. A. von «L'augusteo» Das Augustusmausoleum im Wandel der Geschichte // Antike Welt. 1997. № 28. S. 297–308. Hesberg H., Panciera S. Das Mausoleum des Augustus. Der Bau und seine Inschriften. München: Bayerische Akademie der Wissenschaften, 1994. 199 p. Johnson M.J. The Mausoleum of Augustus: Etruscan and Other Infl uences on its Design // Etruscan Italy. Etruscan Infl uences on the Civilizations of Italy from Antiquity to the Modern Era / Ed. John F. Hall. Provo, 1996. P. 217–239. La Manna S., G. Caruso, Agnoli N., Carnabucci E., Loreti E., Documento preliminare alla progettazione. 2008 URL: http://sovraintendenzaroma.it/sites/default/fi les/storage/original/application/368fc32a188973a80557f3f49e3409f3.pdf. Дата обращения 28.05.2020. Lanciani R. Storia degli scavi di Roma e notize intorno le collezioni Romane di antichità. Vol. II. Roma: Ermanno Loescher&Co, 1903. 277 p. Lanciani R. The Ruins and Excavations of Ancient Rome. London: Mac Millan, 1897. 700 p. McFeaters, A. P. The Past Is How We Present It: Nationalism and Archaeology in Italy from Unifi cation to WWII // Nebraska Anthropologist. 2007. №33. P. 49–69. Mirabilia Romae e codicibus vaticanis emendate / G. Parthey (ed.). Berolini: in aedibus Frederici Nicolai, 1869. 85 p. Nash E. Pictorial Dictionary of Ancient Rome. Vol .I. London: A Zimmer Ltd., 1961. 532 p. Ortolani G. Ipotesi sulla struttura architettonica originaria del Mausoleo di Augusto // BCom. 2004. Vol. 105, P. 197–222. Parker J. Politics, Urbanism, and Archaeology in "Roma capitale": A Troubled Past and a Controversial Future // The American Journal of Archaeology. 1989. № 93. P. 137-141. Reeder J.C. Typology and Ideology in the Mausoleum of Augustus: Tumulus and Tholos // Classical Antiquity. 1992. № 11. P. 265–307. Riccomini A.M. La Ruina di si bela cosa. Vicende e transformationi del Mausoleo di Augusto. Milano: Electa, 1996. 202 p. Sovraintendenzaroma.it. URL: http://www.sovraintendenzaroma.it/i_luoghi/roma_antica/monumenti/mausoleo_di_augusto. Дата обращения 01.06.2020 Tittoni M.E. Introduzione // Il Mausoleo di Augusto. Metamorfosi di un monument Mausoleo di Augusto. Demolizioni e scavi. Fotografi e 1928/1941 / Ed. F. Betti. Milano: Electa, 2011. P. 11−14. Urbanistica.comune.roma.it. URL: http://www.urbanistica.comune.roma.it/citta-storica-mausoleoaugusto.html. Дата обращения 25.05.2020. Vögtle S. »ubi saepe sedebat Octavianus« Das Augustusmausoleum – Innen und Aussen eines imperialen Grabbaus // Das Marsfeld in Rom : Beiträge der Berner Tagung vom 23./24. November 2007 / Ed. J. Albers. Bern: Bern Studies in the History and Philosophy of Science, 2008. P. 63-78.

Раздел "Международные экономические отношения" ; Внешняя политика КНР направлена на повышение роли Китая в международных вопросах и создание благоприятных условий для развития экономики. Китай неизменно претворяет в жизнь концепцию Дэн Сяопина, придерживается независимой и самостоятельной внешней политики, выступает в защиту территориальной целостности страны и суверенитета. Руководство КНР подчеркивает, что в международной политике Китай направляет усилия на обеспечение мира, не вступает ни в какие союзы и блоки, добивается добрососедских отношений с соседними странами. Между Республикой Беларусь и Китайской Народной Республикой достигнут высокий уровень сотрудничества. КНР является основным политическим и торгово-экономическим партнером Беларуси в Азии. Решающее значение для становления и развития двустороннего политического сотрудничества между Республикой Беларусь и Китайской Народной Республикой сыграло совпадение позиций по широкому кругу международных вопросов и поддержка друг друга в международных организациях. Создана значительная договорно-правовая база двусторонних отношений, охватывающая широкий круг вопросов сотрудничества между Республикой Беларусь и Китайской Народной Республикой. Подписанные договоры, программы и соглашения стали основой для становления, развития и укрепления связей Республики Беларусь и Китайской Народной Республики и обеспечили их стабильное развитие на долгосрочную перспективу. Закрепление в различных документах получило торгово-экономическое, научно-техническое, военное сотрудничество, сотрудничество в сфере образования, культуры. Китай действительно развивается стремительным темпом, что подтверждается различными показателями роста экономики. Характеризуя сложившуюся экономическую ситуацию в Китае, можно выделить следующие моменты: высокий рост инвестиций и экспорта; изменение структуры потребления в сторону строительства жилья, рынка автомобилей, потреблению средств связи; структурные изменения в экономике, связанные с привлечением новейших технологий и улучшение уровня жизни населения. Экономический подъем в Китае из года в год создает реальные предпосылки для успешной работы белорусских субъектов хозяйствования в КНР. Однако сегодня белорусский экспорт практически не заметен на этом перспективном и платежеспособном рынке. Для экспортоориентированной экономики Беларуси подобное состояние дел в торговле с ведущей страной Азии непозволительно. Более того, это происходит на фоне впечатляющих темпов развития Китая. В связи с этим, представляется целесообразным учесть в стратегии сотрудничества с КНР следующие основные моменты: 1) Развитие инфраструктуры торгово-экономических связей: задействования банков и страховых компаний двух стран для совершенствования расчетно-платежных отношений, кредитования поставок сложной машинотехнической продукции и оборудования с длительным циклом изготовления, финансирования инвестиционных проектов; совершенствование структуры транспортных перевозок, внедрение прогрессивных форм таможенного и санитарного контроля; развитие электронной торговли, а также прикладных информационных технологий. 2) Участие Беларуси в программах хозяйственного подъема западных провинций КНР. 3) Развитие прямой торговли с Китаем, без участия посредников, на основе расширения совместной торговой инфраструктуры — выставок, представительств, создания торговых и сервисных сетей. 4) Беларусь и Китай находятся на большом удалении друг от друга, поэтому необходимо развитие электронной торговли. 5) Состояние белорусско-китайской торговли показывает, что необходимо коренное изменение представлений белорусских экспортеров о Китае, как стране производящей высокотехническую продукцию. 6) По-прежнему концентрируя основные усилия на привлечении иностранного капитала, в Китае придают все большее значение инвестированию за рубеж. Правительство разработало специальную стратегию выхода на внешние рынки китайских фирм и предприятий. 7) Для китайских компаний также существуют немалые ниши для укрепления своих позиций на белорусском рынке. В первую очередь, это поставки недорогого и не уступающего западным аналогам оборудования для технической модернизации отечественных производителей, а также бытовой техники и товаров народного потребления в части, дополняющей ассортимент, производимый в Беларуси. В республике разработана стратегическая Программа активизации торгово-экономического сотрудничества с КНР на 2004—2008 гг. В программе отражены мероприятия по увеличению объемов экспорта белорусских предприятий в КНР, развитию товаропроводящей сети, выставочно-ярмарочной деятельности, созданию совместных предприятий (производств) на территории КНР, привлечению китайских инвестиций и финансовой помощи, дальнейшему развитию регионального сотрудничества с провинциями Китая. Реализация Программы позволит выполнить поставленные задачи по увеличению товарооборота между Беларусью и Китаем. = The foreign policy of the People's Republic of China is directed at raising China's role in the international life and creation of favourable conditions for its economic development. China steadily realizes the concept of Deng Xiaoping, adhering to the independent foreign policy policy, advocating territorial integrity and sovereignty. China's leadership emphasizes that in its international politics China supports peace, stays outside all unions and blocs and seeks good neighbourly relations with the bordering countries. The Republic of Belarus and the People's Republic of China can boast a high level of cooperation. China is the main political, trade and economic partner of Belarus in Asia. The decisive role for the formation and evolution of bilateral political cooperation between the Republic of Belarus and the People's Republic of China was played by the agreement in their opinions on a wide range of international issues and mutual support in the international organizations. The countries have established a significant legal treaty base for the bilateral relations involving different aspects of cooperation. The existing treaties, programmes and agreements underlie the formation, development and strengthening of ties between the Republic of Belarus and the People's Republic of China, thus providing their stable development in the long-term. Trade and economic, scientific and engineering, military, educational, cultural cooperation was fixed in various documents. China is indeed developing rapidly and showing various high indeces of economic growth. While characterizing the current economic situation in China, one can point out high investment and export growth, the shift of consumption pattern towards house-building, automobile and communications markets, and structural changes in the economy related to the latest technologies and the growth of standards of living. The economic boom in China from year to year creates real prerequisites for the successful work of Belarusian economic subjects in China. However, Belarusian export is currently almost insignificant on this promising and profitable market. The author states that it is unfitting for Belarus with its export oriented economy to have the existing level of cooperation with this leading Asian state. Moreover, it is happening against the background of impressing economic growth rates in China. In this connection, the author considers it advisable to take into account the following basic aspects when realizing the strategy of cooperation with China: 1) the development of infrastructure of trade and economic relations: involvement of banks and insurance companies of the two countries to improve the relations in the payments sphere, the crediting of deliveries of complex machinery and equipment with a long production cycle, financing of investment projects, the structure of transportation, introduction of new forms of customs and sanitary control, development of e-trade and applied information technologies; 2) participation of Belarus in the programmes of economic upswing of the China western provinces; 3) development of direct trade with China without any mediators on the basis of expansion of joint trade infrastructure: exhibitions, offices, trade and service networks; 4) development of e-trade because of long distance between two states; 5) radical change of awareness of Belarusian exporters about China as a country manufacturing high-tech produce; 6) while focusing its main efforts on attracting foreign capital, China gives ever greater importance to the investment expansion. The government elaborated a special strategy of foreign market entry for the Chinese companies and manufacturers; 7) Chinese companies also enjoy ample opportunities for strengthening their positions on the Belarusian market. Primarily, this is connected with supplying equipment to modernize Belarusian industry, competitive both in prices, which are reasonable, ad quality. Domestic appliances and consumer goods in addition to those produced in Belarus are also sold. The Belarusian strategic Programme of Intensification of Trade and Economic Cooperation with the People's Republic of China in 2004—2008 contains actions to increase the volume of export of Belarusian enterprises to China, to develop commodity distrubution network, exhibitions and fairs, to create of joint ventures on China's territory, to attract Chinese investments and financial aid, and to develop further regional cooperation with Chinese provinces. The Programme implementation will lead to the realization of the tasks on turnover growth between Belarus and China.