Образ Старика в елизаветинской драме: от персонажа римской трагедии к христианскому Старцу

In: Znanie. Ponimanie. Umenie, Issue 4

Abstract

Трансформация амплуа старого человека в елизаветинской драме рубежа XVI–XVII вв. указывает на возрастание религиозной семантики и аллегоризма. Тема важна и потому, что роли старцев мог играть на сцене актер по имени Уильям Шекспир.Старик в «Испанской трагедии» Т. Кида еще восходит к сенекианской модели Senex (фигуры «ошибки» в узнавании), но наделяется и новыми чертами родительской любви и достоинства скорби. Доминантой характера Старика в «Фаусте» К. Марло уже является сила веры, он выступает в функции назидания-предостережения незадолго до финала. Сам образ заимствован Марло из Народной книги и имеет реальные прототипы. Старики У. Шекспира — третья модель, в ряде черт наследующая Киду и Марло, но обладающая собственным смыслом и выразительностью.У шекспировского Old Man выявляются два главных новозаветных архетипа: 1) благочестивый старец Иосиф Плотник (образец трудолюбия, отеческой любви, заботы, верности и веры), к нему восходят Адам в комедии «Как вам это понравится» и Старик в «Короле Лире» и 2) праведный старец Симеон, к которому восходит Старик в «Макбете». Этот персонаж Шекспира очень близок к древнехристианскому пониманию старчества как воплощения аскетической, водительской и пророческой традиций.Текст доклада автора на Первой Всероссийской научной конференции «Кристофер Марло и его творчество в русской и мировой культуре: междисциплинарный взгляд», которая прошла в Москве 22–23 июня 2018 г.