Search results

Judging by numerous publications, which, among other things, contain the results of sociological surveys, in the age of the finest technologies, our society has been «covered» by a pandemic of profanity.
The author of the article attempts to analyze what is happening from a scientific point of view, namely: to study the origins and get acquainted with the nature of the phenomenon, its vitality and ability to «revolutionary reproduction», etc.
Based on the research results, the author introduces the opinion of modern scientists about the active use of obscene vocabulary. In this regard, we are talking, first of all, about the reasons for its taboo by our ancestors, then about the functional features of the use of obscene vocabulary (increasing the emotionality of speech; relieving psychological tension; insulting, humiliating the addressee of speech, etc.); in addition, about the negative impact of swear words on the physical and emotional state of a person; about the causes of the survivability of speech obscenities, etc.
Systematizing the available research, the author formulates the possible consequences and risks of the «expletive pandemic», such as: the adoption of profanity as a norm (against the background of cultural polymorphism); the formation of language poverty; the understanding of the mat as a kind of manifestation of subcultural extremism; the presentation of spontaneous profanity as an indicator of intolerance, aggression and violence in society itself.
According to the author, according to numerous surveys, modern Russian society is indifferent, indifferent, in different ways, but, for the most part, takes obscene vocabulary for granted. The author expresses confidence in the need to immediately prevent the spread of the expletive pandemic by all available means.

Issues of incorporation of the term "document" into Russian legal acts of the XVIII – first half of the XIX century are disclosed. On the basis of the analysis of the primary sources it was made an attempt to reconstruct the process of forming legal concepts about the document in the Russian legal tradition. The beginnings of the first conceptions of the document as an independent form of judicial evidence in Russia at the beginning of the XVIII century are considered. The procedure of forming the legal properties of the document as a type of judicial evidence through the institutionalization of written communications in the judicial sphere is shown.It was revealed that the process of the formation of legal imaginations about the document took place during the institutionalization of written communications, which included protection from service falsehoods, normative regulation of the processes of creating a document and its movement throughout the life cycle, as well as the regulation of the document form. The importance of forming views on the examination of the authenticity of the document and its priority as judicial evidence is emphasized, the role of the translation of written communications in the legal sphere under the control of the state in this process is substantiated.It was established that by the middle of the nineteenth century the document in the civil law was considered to be a type of written record, the trust to which was ensured at the institutional level, what allowed to use the document in civil litigation as an indisputable evidence, which had the advantage above religious oath and testimony. Precisely in the legal context the document begins to be used in the sphere of clerical work. ; Розкриті питання інкорпорування терміна «документ» в російські законодавчі акти XVIII – першої половини XIX століть. На підставі аналізу первинних джерел здійснено спробу реконструкції процесу формування правових поглядів на документ у російській правовій традиції. Розглядається зародження перших уявлень про документ як самостійний вид судового доказу в Росії на початку XVIII ст. Показана процедура формування правових властивостей документа як різновиду судового доказу через інституціоналізацію письмових комунікацій у судовій сфері.Виявлено, що процес формування правових уявлень про документ проходив у рамках інституціоналізації письмових комунікацій, що включало в себе захист від службової фальсифікації, нормативну регламентацію процесів створення документа та його руху впродовж усього життєвого циклу, а також регламентацію формуляра документа. Акцентовано значення формування уявлень про експертизу автентичності документа та його пріоритетність як судового доказу, обґрунтована роль у цьому процесі переведення письмових комунікацій у правовій сфері під контроль держави.Встановлено, що до середини XIX століття в цивільному праві документ почав розглядатися як різновид письмових записів, довіру до яких було забезпечено на інституційному рівні, що давало змогу використовувати документ у цивільному судовому процесі як незаперечний доказ, що має перевагу перед релігійною клятвою та показаннями свідків. Саме в правовому контексті документ починає застосовуватися у сфері справочинства. ; Раскрыты вопросы инкорпорирования термина «документ» в российские законодательные акты XVIII – первой половины XIX столетия. На основе анализа первоисточников предпринята попытка реконструкции процесса формирования правовых представлений о документе в российской правовой традиции. Рассматривается зарождение первых представлений о документе как самостоятельном виде судебного доказательства в России в начале XVIII ст. Показана процедура формирования правовых свойств документа как разновидности судебного доказательства через институционализацию письменных коммуникаций в судебной сфере.Выявлено, что процесс формирования правовых представлений о документе протекал в ходе институционализации письменных коммуникаций, включающей в себя защиту от служебного подлога, нормативное регламентирование процессов создания документа и его движения на протяжении всего жизненного цикла, а также регламентирование формуляра документа.Акцентировано значение формирования представлений об экспертизе подлинности документа и его приоритетности как судебного доказательства, обоснована роль в этом процессе переведения письменных коммуникаций в правовой сфере под контроль государства.Установлено, что к середине XIX столетия в гражданском праве документ стал рассматриваться как разновидность письменных записей, доверие к которым обеспечивалось на институциональном уровне, что позволяло использовать документ в гражданском судебном процессе как неоспоримое доказательство, имеющее преимущество перед религиозной клятвой и свидетельскими показаниями. Именно в правовом контексте документ начинает использоваться в сфере делопроизводства.

Issues of incorporation of the term "document" into Russian legal acts of the XVIII – first half of the XIX century are disclosed. On the basis of the analysis of the primary sources it was made an attempt to reconstruct the process of forming legal concepts about the document in the Russian legal tradition. The beginnings of the first conceptions of the document as an independent form of judicial evidence in Russia at the beginning of the XVIII century are considered. The procedure of forming the legal properties of the document as a type of judicial evidence through the institutionalization of written communications in the judicial sphere is shown.It was revealed that the process of the formation of legal imaginations about the document took place during the institutionalization of written communications, which included protection from service falsehoods, normative regulation of the processes of creating a document and its movement throughout the life cycle, as well as the regulation of the document form. The importance of forming views on the examination of the authenticity of the document and its priority as judicial evidence is emphasized, the role of the translation of written communications in the legal sphere under the control of the state in this process is substantiated.It was established that by the middle of the nineteenth century the document in the civil law was considered to be a type of written record, the trust to which was ensured at the institutional level, what allowed to use the document in civil litigation as an indisputable evidence, which had the advantage above religious oath and testimony. Precisely in the legal context the document begins to be used in the sphere of clerical work. ; Розкриті питання інкорпорування терміна «документ» в російські законодавчі акти XVIII – першої половини XIX століть. На підставі аналізу первинних джерел здійснено спробу реконструкції процесу формування правових поглядів на документ у російській правовій традиції. Розглядається зародження перших уявлень про документ як самостійний вид судового доказу в Росії на початку XVIII ст. Показана процедура формування правових властивостей документа як різновиду судового доказу через інституціоналізацію письмових комунікацій у судовій сфері.Виявлено, що процес формування правових уявлень про документ проходив у рамках інституціоналізації письмових комунікацій, що включало в себе захист від службової фальсифікації, нормативну регламентацію процесів створення документа та його руху впродовж усього життєвого циклу, а також регламентацію формуляра документа. Акцентовано значення формування уявлень про експертизу автентичності документа та його пріоритетність як судового доказу, обґрунтована роль у цьому процесі переведення письмових комунікацій у правовій сфері під контроль держави.Встановлено, що до середини XIX століття в цивільному праві документ почав розглядатися як різновид письмових записів, довіру до яких було забезпечено на інституційному рівні, що давало змогу використовувати документ у цивільному судовому процесі як незаперечний доказ, що має перевагу перед релігійною клятвою та показаннями свідків. Саме в правовому контексті документ починає застосовуватися у сфері справочинства. ; Раскрыты вопросы инкорпорирования термина «документ» в российские законодательные акты XVIII – первой половины XIX столетия. На основе анализа первоисточников предпринята попытка реконструкции процесса формирования правовых представлений о документе в российской правовой традиции. Рассматривается зарождение первых представлений о документе как самостоятельном виде судебного доказательства в России в начале XVIII ст. Показана процедура формирования правовых свойств документа как разновидности судебного доказательства через институционализацию письменных коммуникаций в судебной сфере.Выявлено, что процесс формирования правовых представлений о документе протекал в ходе институционализации письменных коммуникаций, включающей в себя защиту от служебного подлога, нормативное регламентирование процессов создания документа и его движения на протяжении всего жизненного цикла, а также регламентирование формуляра документа.Акцентировано значение формирования представлений об экспертизе подлинности документа и его приоритетности как судебного доказательства, обоснована роль в этом процессе переведения письменных коммуникаций в правовой сфере под контроль государства.Установлено, что к середине XIX столетия в гражданском праве документ стал рассматриваться как разновидность письменных записей, доверие к которым обеспечивалось на институциональном уровне, что позволяло использовать документ в гражданском судебном процессе как неоспоримое доказательство, имеющее преимущество перед религиозной клятвой и свидетельскими показаниями. Именно в правовом контексте документ начинает использоваться в сфере делопроизводства.

Issues of incorporation of the term "document" into Russian legal acts of the XVIII – first half of the XIX century are disclosed. On the basis of the analysis of the primary sources it was made an attempt to reconstruct the process of forming legal concepts about the document in the Russian legal tradition. The beginnings of the first conceptions of the document as an independent form of judicial evidence in Russia at the beginning of the XVIII century are considered. The procedure of forming the legal properties of the document as a type of judicial evidence through the institutionalization of written communications in the judicial sphere is shown.It was revealed that the process of the formation of legal imaginations about the document took place during the institutionalization of written communications, which included protection from service falsehoods, normative regulation of the processes of creating a document and its movement throughout the life cycle, as well as the regulation of the document form. The importance of forming views on the examination of the authenticity of the document and its priority as judicial evidence is emphasized, the role of the translation of written communications in the legal sphere under the control of the state in this process is substantiated.It was established that by the middle of the nineteenth century the document in the civil law was considered to be a type of written record, the trust to which was ensured at the institutional level, what allowed to use the document in civil litigation as an indisputable evidence, which had the advantage above religious oath and testimony. Precisely in the legal context the document begins to be used in the sphere of clerical work. ; Раскрыты вопросы инкорпорирования термина «документ» в российские законодательные акты XVIII – первой половины XIX столетия. На основе анализа первоисточников предпринята попытка реконструкции процесса формирования правовых представлений о документе в российской правовой традиции. Рассматривается зарождение первых представлений о документе как самостоятельном виде судебного доказательства в России в начале XVIII ст. Показана процедура формирования правовых свойств документа как разновидности судебного доказательства через институционализацию письменных коммуникаций в судебной сфере.Выявлено, что процесс формирования правовых представлений о документе протекал в ходе институционализации письменных коммуникаций, включающей в себя защиту от служебного подлога, нормативное регламентирование процессов создания документа и его движения на протяжении всего жизненного цикла, а также регламентирование формуляра документа.Акцентировано значение формирования представлений об экспертизе подлинности документа и его приоритетности как судебного доказательства, обоснована роль в этом процессе переведения письменных коммуникаций в правовой сфере под контроль государства.Установлено, что к середине XIX столетия в гражданском праве документ стал рассматриваться как разновидность письменных записей, доверие к которым обеспечивалось на институциональном уровне, что позволяло использовать документ в гражданском судебном процессе как неоспоримое доказательство, имеющее преимущество перед религиозной клятвой и свидетельскими показаниями. Именно в правовом контексте документ начинает использоваться в сфере делопроизводства. ; Розкриті питання інкорпорування терміна «документ» в російські законодавчі акти XVIII – першої половини XIX століть. На підставі аналізу первинних джерел здійснено спробу реконструкції процесу формування правових поглядів на документ у російській правовій традиції. Розглядається зародження перших уявлень про документ як самостійний вид судового доказу в Росії на початку XVIII ст. Показана процедура формування правових властивостей документа як різновиду судового доказу через інституціоналізацію письмових комунікацій у судовій сфері.Виявлено, що процес формування правових уявлень про документ проходив у рамках інституціоналізації письмових комунікацій, що включало в себе захист від службової фальсифікації, нормативну регламентацію процесів створення документа та його руху впродовж усього життєвого циклу, а також регламентацію формуляра документа. Акцентовано значення формування уявлень про експертизу автентичності документа та його пріоритетність як судового доказу, обґрунтована роль у цьому процесі переведення письмових комунікацій у правовій сфері під контроль держави.Встановлено, що до середини XIX століття в цивільному праві документ почав розглядатися як різновид письмових записів, довіру до яких було забезпечено на інституційному рівні, що давало змогу використовувати документ у цивільному судовому процесі як незаперечний доказ, що має перевагу перед релігійною клятвою та показаннями свідків. Саме в правовому контексті документ починає застосовуватися у сфері справочинства.

The paper presents the results of the research of multiculturalism in the context of national identity in the contemporary Britain (1990-2010s.). Multiculturalism is viewed here not as a politician or integration strategy, but the public discourse of national identity (Britishness). The work is based on historiography, political, museum, media sources and author's field data. ; В статье представлены результаты исследования мультикультурализма в контексте национальной идентичности на территории современной Великобритании (1990-2010-е гг.). Мультикультурализм рассматривается не как политика или интеграционная стратегия, но имеющий свои возможности и ограничители общественный дискурс национальной идентичности (Britishness). Работа основана на историографических, политических, музейных, медийных источниках, а также полевых этнографических материала.

This article deals with the problems of using of video games in the classroom for teaching business foreign language for students in the economic university. The author examines the advantages and disadvantages of using video games in preparation for future professionals. The article provides a classification of video games based on the experience of this kind of training in Samara State University of Economics.

Герой прозы Довлатова находится в постоянном онтологическом «зависании в парадоксе» между частями множества оппозиций личностного свойства. В настоящей работе рассматривается его промежуточное положение между статусами эрудированного и мыслящего человека и человека малообразованного. Материалом исследования послужили проявления сознательного приема, состоящего в введении автором в его тексты, вне зависимости от периодов и жанров творчества, вольных или невольных погрешностей против фактов действительности с целью повышения интеллектуального и духовного статуса героя в восприятии читателя. В исследовании применялись структурно-описательный, описательно-функциональный и интерпретационный методы. Задачей работы были группировка и классификация многочисленных примеров недостоверных и ошибочных сообщений из текстов С. Довлатова, еще не ставших предметом внимания в довлатоведении. В ходе работы были сделаны выводы о сознательном формировании автором завышенного представления о герое его прозы как о личности глубоко мыслящего и широко образованного человека, которое далеко не всегда соответствует действительности.
The character of Dovlatov's prose is in constant ontological "hanging in a paradox" between parts of a multitude of personal oppositions. This paper considers his intermediate position between the status of an erudite and thinking person and a poorly educated person. The material of the study was the manifestation of a conscious method, which consists in the introduction by the author into his texts, regardless of the periods and genres of creativity, voluntary or involuntary errors against the facts of reality in order to increase the intellectual and spiritual status of the character in the perception of the reader. The study used structural-descriptive, descriptive-functional and interpretive methods. The task of the work was to group and classify numerous examples of unreliable and erroneous messages from the texts of S. Dovlatov, which have not yet become the subject of attention in Dovlatov studies. In the course of the work, the conclusions were drawn about the conscious formation by the author of an overestimated idea of the character in his prose as a person of a deeply thinking and broadly educated person, which does not always correspond to reality.

The category of constitutional identity is now con dently used in the science of constitutional law and in resolving some disputes, but it remains not completely clear. The article is aimed at identifying the content of this category and the possibility of its application in practice. The article presents the meanings of the term "identity" and checks whether this term can be used in constitutional law, and if so, in what sense. Possible ways of nding the features of constitutional identity in the texts of constitutions (in preambles, among the foundations of the constitutional system, or provisions protected from change) are shown. The nal conclusions concern the limits of the application of constitutional identity in constitutional disputes. It seems that constitutional identity can be used to resolve constitutional con icts only if two conditions are met: xing the features of constitutional identity, de ned precisely as such (1), and carried out previously, not at the time of the decision, but in advance (2). It is these two conditions that will provide the necessary predictability and validity of decisions, in the adoption of which the category of constitutional identity was used for argumentation. Otherwise (if these conditions are not observed for whatever reason), the constitutional review body should, as far as possible, avoid using the category "constitutional identity" as an argument in resolving disputes.

The paper examines the conventionalism that arose within the framework of the second positivism in European philosophy at the turn of the XIX–XX centuries, in connection with Russian science and philosophy. Despite its being popular and developed mainly in Western philosophy, we demonstrate that its ideas were also reflected in Russian culture. Moreover, we argue that it was the achievements of Russian mathematicians that influenced the emergence of this direction in European philosophy. To determine the place of conventionalism in Russian culture, the works of such scientists, philosophers and historians of science as A. Poincaré, N.V. Efimov, G.V. Florovsky, P.S. Yushkevich and others were used. The article also provides an overview of their main works and ideas. The analysis also deals with the influence of ideological and political factors on the development of philosophy in the XX century in Russia and the USSR. It is shown that the achievements of Russian mathematicians had a significant influence on the emergence of conventionalism, and the ideas of conventionalism, in turn, were reflected in the concepts of Russian thinkers concerning the philosophy of science and the philosophy of history. Thus, N.I. Lobachevsky can be called a harbinger of mathematical conventionalism, some ideas of P.S. Yushkevich and A.A. Bogdanov can be referred to natural-scientific conventionalism, and some ideas of G.V. Florovsky can be called historical conventionalism. We conclude that Russian science, firstly, was one of the reasons for the emergence of conventionalism in Europe, and secondly, Russian philosophy adopted and applied some of its ideas, in particular, concerning the impossibility of complete knowledge of the world or the relativity of ways of expressing truth, which remain relevant today.

The article carried the socio-philosophical study of the political aspects of the functioning of the economy as a social institution. Showingthe relationship among social institutions, politics and economy, that is a rather complicated structure and requires a comprehensivesystem analysis at each stage of development of society. ; В статье осуществляется социально-философское исследование политических аспектов функционирования экономики каксоциального института. Показано взаимосвязи между социальными институтами политики и экономики, что представляет со-бой довольно сложную структуру и требует всестороннего системного анализа на каждом этапе развития общества. ; У статті здійснюється соціально-філософське дослідження політичних аспектів функціонування економі-ки як соціального інституту. Показано взаємозв'язки між соціальними інститутами політики та економіки, що є до-сить складною структурою і потребує всебічного системного аналізу на кожному етапі розвитку суспільства.

The article considers the problem of external validity of sanctions as a tool to influence the state based on the principles of Shia Islam and self-reliance. The Obama administration significantly increased the political component of pressure in an attempt to find the "pain points" of the regime of the Islamic Republic. One of such points is a threat to be isolated in relation to such powers as Russian Federation and People's Republic of China. In 2010, Tehran de facto started to use nuclear factor to log into the world politics. Therefore, the "atomic diplomacy" of Iran turned to be a rather unexpected result of the tightening of foreign sanctions. In this situation the West led by the USA embarked on a strategy of escalating sanctions as the most important instrument of pressure on Tehran. Finally, the system of sanctions was formed at the following levels: the restrictions imposed by the UN Security Council (resolutions of 2006-2010); the sanctions imposed by several groups of countries (EU and others); the unilateral sanctions of certain countries (USA). The evaluation of the effectiveness of sanctions is very difficult as far as Iran does not publish relevant information. So the only plausible assumptions can be made through the analysis of the bilateral trade and economic relations of Iran with other countries. Generally, the example the Islamic Republic of Iran which was under foreign sanctions since 1979 shows that only after the introduction of tiered sanctions, created the system of multi-vector effects on the Iranian economy, the sanctions' impact has become a fairly significant factor that influenced the position of the Iranian leadership on the nuclear issue. © 2016 Russian Academy of Sciences.

The article analysesthe modern problems of formation of ecological and legal cultureof employees and employers, proposes legal measures for greening of thelabour legislation,bring theenvironmental legislation into line with the legislation on education regarding theestablishment of continuity of environmental education, theinclusion ofvocational trainingin the system of comprehensive and integratedenvironmental education. ; В статье анализируются современные проблемы формирования эколого-правовой культуры работников и работодателей, предлагаются меры правового ха-рактера по экологизации трудового законодательства, приведению экологическогозаконодательства в соответствие с законодательством об образовании в части уста-новления непрерывности экологического образования, включения профессионально-го обучения в систему всеобщего и комплексного экологического образования.

The article discusses the issue of social exclusion of elderly people in rural areas during the COVID-19 pandemic. The author relies on the concept that defines social exclusion as a mechanism for separating a certain group of people from an integral community. Using the example of several respondents, the article examines the effects that social exclusion of elderly people creates in rural areas, as well as possible ways of their adaptation that can minimise it.

The empirical basis of the work is collected by the author 20 semi-structured interviews with elderly people living in rural areas in the Republic of Karelia and 20 diaries of their observations. When analysing interviews and diaries, a thematic method was used. The main result of the study is the identification of various fears and characteristics of the perception of social exclusion as a condition associated with changes in the habitual everyday life, as well as the lifestyle of respondents due to isolation.

The main conclusion highlights the various fears presented in the perceptions of social exclusion by elderly people associated with changes in the usual everyday life due to isolation.

The study also identifies the most effective ways for adaptation of elderly people to minimise their social exclusion: expanding communication with neighbours, translating communication into digital format. The data obtained by the author also allow us to draw a conclusion about changes in the sociological consideration of ageing. It becomes not a state of inclusiveness and activity, integration of elderly people into society, as modern concepts and approaches denote it (for example, the concept of active longevity), but a state that is primarily determined by physical weakness. The need for isolation, as well as limitation of activity, is becoming a forced measure that negatively affects older people and the characteristics of their perception of their age and the situation of a pandemic. This work contributes to the latest research into the understanding of ageing in the context of forced social exclusion in connection with the COVID-19 pandemic.

This article is dedicated to analyzing the construct of masculinity in the culture of modern Russia's new working class. While leaning on an intersectional perspective, it considers practices of producing its plural forms in everyday interaction, as well as persistent structures of social inequality which secure gender order on an institutional level. The article conducts an analytical overview of relevant foreign studies on the working class' modes of masculinity in the postindustrial era. An empirical study of young representatives of the new working class residing in the Ural federal district helped determine the most common structures of gender order in domestic life and in the workspace: standard male social roles, stereotypical everyday fulfillment of male gender roles, gender restrictions and privileges. It has been revealed that a persistent structural disproportion between various sectors of the economy, when it comes to wages and the gender composition of the workforce, determines the transmission of the standard tendency for reproducing the pattern of a "man-provider", who possesses power in the family based on his control over economic resources. Young working class individuals are still interested in preserving and supporting a patriarchal model of distributing household labor. While women are assigned types of activity which require routine execution at a strictly defined time, men assume chores which can be done sporadically, and can be postponed, which provides them with more leisure time. While evaluating the importance of everyday communication rituals, it was established that young women seek to preserve a traditional pattern of gender interaction more so than young men. The results of the study show a distinction between the expectations of young men and women when it comes to standard everyday gender communication: for the most part, young men still lean towards a model of hegemonic masculinity within the working class, while young women, who support the idea of preserving a patriarchic social order, are prepared to assume their gender role within it provided that they receive financial support and protection on behalf of their men. Indirect signs of hegemonic masculinity are not considered by them to be relevant.