Период очень быстрого экономического роста, наблюдавшийся в Украине в 2000-2008 годах, привел к стремительному росту ожиданий. Граждане страны (особенно на Юго-Востоке) ожидали, что рост будет возобновлен с победой В. Ф. Януковича на выборах 2010 года, так как именно годы его премьерства (2003-2004 и 2006-2007) оказались особенно динамичными. Растущие ожидания на фоне стагнирующего подушевого производства не могли не привести к увеличению разрыва между ожидаемым и реальным, что, согласно модели Дж. Дэвиса, порождает массовую фрустрацию и взрыв политической агрессии. ; The period of very fast economic growth observed in Ukraine between 2000 and 2008 led to an equally fast growth in expectations. The Ukrainian citizens (especially in the south-eastern part of the country) expected a rapid economic growth to resume with Yanukovich's victory in the 2010 presidential elections, as it occurred during his previous years as the premier (2003-2004 and 2006-2007). Against the background of stagnating per capita income, these hopes were bound to lead to an increase in the gap between the expected and the available, which, according to Davies' J-curve model, produces mass frustration and political aggression.
Наши эмпирические тесты подтверждают обоснованность гипотезы Олсона-Хантингтона о наличии криволинейной перевернутой U-образной зависимости между уровнем экономического развития и уровнем социально-политической нестабильности. Согласно этой гипотезе, вплоть до определенного значения величины средних подушевых доходов экономический рост усиливает риски социально-политической дестабилизации и лишь при его относительно высоких значениях дальнейший рост этого показателя ведет к уменьшению таких рисков. Вместе с тем наш анализ показал, что для разных индексов социально-политической дестабилизации данная криволинейная зависимость имеет разный характер. При этом выяснилось и наличие одного очень важного исключения. Мы показали, что между подушевым ВВП и интенсивностью переворотов и попыток переворотов наблюдается не криволинейная, а явно выраженная отрицательная корреляция. Данное обстоятельство делает вышеуказанную криволинейную зависимость применительно к интегральному индексу заметно менее выразительной и вносит очень заметный вклад в формирование ее асимметричности (когда отрицательная корреляция между подушевым ВВП и социально-политической нестабильностью среди более богатых стран выглядит заметно более сильной, чем положительная корреляция для стран более бедных). Вместе с тем анализ продемонстрировал, что для всех остальных индексов социально-политической дестабилизации наблюдается именно постулируемая гипотезой Олсона-Хантингтона криволинейная перевернутая U-образная зависимость. Применительно к таким индексам, как политические забастовки, массовые беспорядки и антиправительственные демонстрации, мы имеем дело с асимметрией, прямо противоположной той, что упоминалась выше, с такой асимметрией, когда положительная корреляция между ВВП и нестабильностью для более бедных стран оказывается заметно более сильной, чем отрицательная корреляция для более богатых стран.Our empirical tests generally confirm the validity of the Olson-Huntington hypothesis that suggests a bell-shaped relationship between the levels of economic development and socio-political instability. According to this hypothesis, lower values of average per capita income tends to lead to increased risks of sociopolitical destabilization (a positive correlation), while a decrease of sociopolitical destabilization risks correlates with higher levels of per capita income (a negative correlation). However, our analysis has shown that this curvilinear relationship can be quite different in some important details for various indices of sociopolitical destabilization, with a very important exception. We show that the relationship between per capita GDP and the intensity of coups and coup attempts is not curvilinear; a particularly strong negative correlation between this index and the logarithm of GDP per capita exists. We demonstrate that this fact makes the bell-shaped relationship considerably less distinct with respect to the integral index of sociopolitical destabilization, and makes a significant contribution to the formation of its asymmetry. Our analysis also shows that the bell-shaped relationship assumed by the Olson-Huntington hypothesis is observed for all other indices of sociopolitical destabilization. In relation to such indices as political strikes, riots, and anti-government demonstrations, we deal with an asymmetry that is directly opposite, since a positive correlation between GDP and instability for poorer countries is much stronger than the negative correlation for richer countries. An especially strong asymmetry of this kind is found for the intensity of anti-government demonstrations.
Проведенные нами исследования показали, что между подушевым ВВП и интенсивностью антиправительственных демонстраций не отрицательная корреляция, а криволинейная U-образная зависимость: наиболее высокая интенсивность антиправительственных демонстраций характерна для стран ни с самым низкими, ни с самыми высоким, а со средними значениями ВВП на душу населения. Таким образом для более высоких значений подушевого ВВП характерна отрицательная корреляция между ВВП на душу населения и интенсивностью антиправительственных демонстраций, а для более низких положительная. При этом откровенно сильная (r = 0,935, ' R2 = 0,875) статистически значимая положительная корреляция между ВВП на душу населения и интенсивностью антиправительственных демонстраций прослеживается в очень широком интервале (вплоть до 20 000 долларов 2014 года по паритетам покупательной способности ППС). Данная корреляция частично объясняется следующим обстоятельствами: (1) рост ВВП в авторитарных режимах ведет к усилению движения за демократию, а значит и к интенсификации антиправительственных демонстраций. А так как в нашей базе данных (как впрочем и в реальности) авторитарные государства составляют очень высокий процент от числа всех государств с низкими значениями подушевого дохода, эффект роста внутреннего давления на авторитарные режимы в сторону демократизации по мере экономического роста в определенной степени (но никак не полностью) объясняет обнаруженную нами сильную корреляцию между ВВП на душу населения и интенсивностью антиправительственных демонстраций для слабои среднеразвитых стран. (2) В интервале подушевого ВВП до 20 000 долларов увеличение данного показателя достаточно сильно коррелирует со снижением доли авторитарных режимов и увеличением доли режимов неавторитарных (демократических и промежуточных). Наличие же неавторитарных режимов в данном диапазоне значимо положительно коррелирует с более высокой интенсивностью антиправительственных демонстраций. Это и есть еще один механизм, обуславливающий наличие сильной положительной корреляции между ВВП на душу населения и интенсивностью антиправи-. тельственных демонстраций в интересующем нас диапазоне. Вместе с тем проделанный нами дополнительный анализ показал, что оба вышеописанных механизма вместе взятые не объясняют выявленную нами корреляцию в полной мере, что означает необходимость поиска дополнительных механизмов и факторов. ; The study suggests that the relationship between per capita GDP and intensity of antigovernment demonstrations is not negative as tends to be believed; we are rather dealing with an inverted U-shaped relationship: the highest levels of antigovernment demonstration intensity are typical for countries with neither the lowest nor the highest values of GDP per capita, but rather with intermediate values of this indicator. Thus, for higher values of per capita GDP we observe a negative correlation between GDP per capita and the antigovernment demonstration intensity, and for lower values it is positive. This correlation is partly explained by the following points: (1) GDP growth in authoritarian regimes leads to increased pro-democracy movement, and hence to intensification of the anti-government demonstrations. And since in our database (as well as in reality) authoritarian states constitute a very high percentage of the number of states with the lowest values of per capita income, the effect of the growth of internal pressure on authoritarian regimes towards democracy with economic growth to some extent (but no not completely) explains a strong correlation between GDP per capita and the intensity of antigovernment demonstrations for low and middle income countries. (2) In the range of per capita GDP up to $ 20000, the increase in per capita GDP is quite strongly correlated with a decrease in the proportion of authoritarian regimes and the increasing share of nonauthoritarian regimes (democratic and intermediate). The presence of non-authoritarian regimes in this range is significantly positively correlated with the higher intensity of anti-government demonstrations. This is another mechanism that contributes to the presence of a strong positive correlation between GDP per capita and the intensity of anti-government demonstrations in the range of interest to us. At the same time we have done a further analysis that has shown that both of the above mechanisms do not explain the correlation in question to the full, which means the need to find additional mechanisms and factors.
This introductory article to the present special issue attempts to clarify some of the provisions of the theory of revolution with the account of the revolutionary events of the 21st century and on this basis to improve the system of definitions used in our database.
В статье анализируется ряд политических аспектов современного исламизма. Авторы показывают, как ведет себя исламизм в оппозиции (где он чувствует себя увереннее) и что случается, когда исламисты приходят к власти легитимным путем. Исламизм – это не нечто поверхностное, а глубинная и всеобъемлющая субстанция исламских обществ, поэтому крайне важно различать радикальный и умеренный исламизм, опираться на последний для ослабления первого, поскольку именно умеренный исламизм может стать позитивной и перспективной частью политического спектра исламских стран. Уменьшить опасность радикального, террористического исламизма одной только силовой борьбой с ним невозможно. Можно надеяться, что он пойдет на убыль в случае, если удастся разделить его с умеренным исламизмом и сделать последний более респектабельным, открытым, вовлеченным в нормальную политическую жизнь.
В статье рассматриваются различные варианты соотношения между революционными событиями и возможностями установления в обществе демократии на широком фоне исторических примеров и последних событий в Египте. Авторы показывают, что необходимо учитывать степень социально-политической и культурной готовности страны к демократическим институтам. В случае высокой готовности революции могут быть мягкими («бархатными»), а результаты – эффективными. Напротив, в стране, где высока доля неграмотных и сельского населения, низок статус женщин, широко распространена фундаментальная религиозная идеология, где о демократии знают только понаслышке и либеральная интеллигенция идеализирует этот строй, где противоборствующие стороны не готовы уважать правила демократической игры при поражении на выборах (а все эти черты мы наблюдаем в современном Египте), демократия устанавливается очень тяжело, с откатами, возвратом к авторитаризму, вспышками насилия, сменяется военными переворотами и т. п. Таким образом, неправомерно считать, что революция в современных условиях обязательно должна вести к установлению демократии. Напротив, она может отбросить общество с магистрального пути развития. Революция – это очень болезненный и опасный способ реформирования общества, особенно общества переходного. В странах, подобных Египту, где революции предшествуют десятилетия экономического и культурного роста, формируется крупный слой интеллигенции и студенчества, возникают завышенные ожидания, которые выплескиваются в демократические лозунги. Именно под такими лозунгами начинается революция, однако далее она продолжается уже по собственным законам, которые нередко оказываются антагонистическими по отношению к демократии. ; The article considers correlations between revolutionary events and possibilities of democracy establishment in a society in the context of historical examples and recent events in Egypt. The authors show the necessity to take into account the degree of sociopolitical and cultural readiness of a country for democratic institutions. In case of a sufficient readiness the revolutions may be gentle (velvet) and the results may be effective. The establishment of democracy proceeds with difficulties in countries with a large proportion of illiterate and rural population, with a low female status, with a widespread fundamental religious ideology, with a weak comprehension of democracy, with idealization of the present political regime by liberal intellectuals, and a lack of respect for democracy rules in the case of defeat at election by warring parties (all these characteristics are present in modern Egypt). So it is wrong to think that in contemporary situation a revolution must lead to democracy establishment. On the contrary, it can withdraw a society from the leading developmental path. The revolution is a very painful and dangerous way of societal reformation, especially in case of a transition society. In countries like Egypt where the revolution is preceded by the decades of economic and cultural growth, a large stratum of intellectuals and students is formed; the democratic slogans resulting from the overstated expectations appear. The revolution often starts with such slogans but then it goes on with its own laws which often become antagonistic to democracy.
In the late 2010s, the Middle East and North Africa/MENA region was swept by a new revolutionary wave called the Arab Spring 2.0. This article offers a preliminary description and analysis of this revolutionary wave in the MENA region. The scale of protests in the late 2010s approached that of the Arab Spring and led to the fall of regimes in Sudan, Algeria and Mali. Moreover, protests became permanent in Lebanon and Iraq, and in Egypt and Iran they were suppressed at the cost of significant civilian casualties. As in the case of the Arab Spring, the new revolutionary wave was characterized by a domino effect, when the success of revolutionaries in one country of the region gave rise to the increasing protest sentiments in another. An important synchronizing factor was also dissatisfaction with rising food and fuel prices, which caused people to take to the streets in every country of the Arab Spring 2.0. At the same time, the economic agenda quickly gave way to the political one and actualized long-standing unresolved problems in each of the countries, which, as a rule, were of a systemic nature. On the other hand, the events of a new revolutionary wave were distinguished by their pronounced orientation 'against everyone', against the political class as a whole, and not just against a specific autocrat, as was mostly observed during the Arab Spring. It is no coincidence that the main slogan of the new revolutionary wave was "All Must Go" (with variations). In other words, faced with situations in which the departure of the dictator does not solve anything, or the political system does not in principle imply his existence, the dissatisfaction of the protesters was directed against the entire political establishment.
The year 2022 turned out to be not only very rich in various important, and in some cases, fateful events, but also fully confirmed the idea of the authors of the article about the third revolutionary wave of the 21st century currently underway (since 2018), as well as its causes. This article provides a brief overview of various forms of revolutionary and quasi-revolutionary destabilization in fourteen countries of the world in 2022. Information is provided on the causes, motives, actors and outcomes of the identified episodes in chronological order, as well as a preliminary classification of the nature of the episodes in question.
Статья предлагает предварительное описание трех революционных волн XXI в., их ключевых характеристик и причин. Одна из целей данной статьи – развить аналитические инструменты, в частности углубить понимание самого понятия революции и революционных событий, а также типологию революционных событий. В целом настоящая статья предлагает теоретический и отчасти количественный анализ революционного процесса ХХI в. Предложен новый подход к выделению волн революций, который включает следующие критерии: 1) реальную связанность событий в рамках Мир-Системы общими факторами; 2) количество революций не должно быть меньше 4-5; 3) временной интервал революционных событий – не более 10 лет между началом первого и началом последнего события; 4) в один хронологический период может произойти одна волна. На этой основе в XXI в. нами было выделено три волны. Первая волна – цветные революции 2000-2009 гг. Вторая волна – Арабская весна и ее глобальное эхо, 2010/2011-2013 гг. Третья волна – с 2018 г., незавершенная. Предложенный анализ позволяет дать оценку революционного процесса ХХI в. как (а) весьма активного, в котором интенсивность революций нарастает, (б) довольно разнообразного по типам революционных событий, (в) революционные события характерны для стран не только мир-системной периферии, но и мир-системного ядра.
Исследования по политической демографии дают основания предполагать наличие положительной связи между повышенной долей молодежи в общей численности взрослого населения ("молодежными буграми") и интенсивностью антиправительственных демонстраций. Однако проведенные нами эмпирические тесты показали, что прямой (без дополнительных контролей) анализ корреляции между "молодежными буграми" и интенсивностью ненасильственных акций протеста приводит к неожиданным результатам, так как в этом случае мы обнаруживаем статистически значимую отрицательную корреляцию. Показано, что это связано с эффектами социально-политической, социокультурной и экономической модернизации. В долгосрочной перспективе модернизация через снижение рождаемости и рост ожидаемой продолжительности жизни ведет к старению населения и сокращению доли молодежи в общей численности взрослого населения, что само по себе служит фактором снижения интенсивности антиправительственных демонстраций. Но, с другой стороны, модернизация высвобождает иные мощные силы, такие как демократизация, урбанизация и экспансия формального образования, которые оказываются способны с лихвой компенсировать сдерживающее влияние уменьшения "молодежных бугров". Эти теоретические ожидания были подтверждены проведенными тестами. После введения соответствующих контролей "молодежные бугры" оказываются фактором, увеличивающим интенсивность протестов, в то время как без этих контролей они становятся предиктором относительно низкой интенсивности ненасильственных протестов. Таким образом, наши тесты показывают, что сама по себе высокая доля молодежи при прочих равных все-таки является фактором повышенной интенсивности антиправительственных демонстраций и без снижения "молодежных бугров" модернизация привела бы к значительно более выраженному росту интенсивности ненасильственных акций протеста.
В статье анализируется феномен относительной депривации как фактор социально-политической нестабильности на примере событий Арабской весны с использованием методов корреляционного и множественного регрессионного анализа. Относительная депривация операционализирована через такой показатель, как субъективное ощущение счастья, исходя из допущения, что человек, находящийся в состоянии относительной депривации, не может чувствовать себя субъективно счастливым. Показано, что изменение уровня субъективного ощущения счастья между 2009 и 2010 гг. является мощным статистически значимым предиктором уровня дестабилизации в арабских странах в 2011 г. Следующим по силе предиктором оказалось среднее значение субъективного ощущения счастья в данной стране на 2010 г. Протестированные фундаментальные экономические показатели при контроле на переменные, связанные с субъективным ощущением счастья, оказались крайне слабыми и статистически незначимыми предикторами уровня социально-политической нестабильности в арабских странах в 2011 г.
Авторы изучают важные аспекты революционного процесса XXI века. Рассматриваются причины, по которым революционный процесс начала XXI столетия проходит довольно бурно, а также прогнозы, обещающие, что и в будущем он будет весьма активным; анализируются революционные тренды, в том числе особо тревожный – рост числа радикальных исламистских революционных выступлений. Все сказанное иллюстрируется статистическим анализом различного типа революций. Насколько авторам известно, количественных исследований революций последних десятилетий практически нет. Между тем этот анализ убедительно показывает возрастающее значение в революционном процессе в Мир-Системе африканских стран, роль которых будет увеличиваться и в дальнейшем уже по причине бурного роста населения и укрепления государственности в регионе.
